В Луховицком районе половина опрошенных даже при пятикратном росте денежного дохода вели бы свое хозяйство как прежде. Правда, всего лишь 4 процента хозяйств расширялось бы, прикупая скот. Остальные все же избавились бы от скота и/или сократили обрабатываемую площадь. Товарные хозяйства в огуречной и капустной зоне – самые устойчивые и зави- ' симые от собственного рыночного дохода. Пятикратный рост поступлений из иных источников там ничего не меняет. В водораздельной картофельной зоне с куда менее товарными хозяйствами их устойчивость гораздо меньше.
В Рязанской области в среднем треть хозяйств не изменила бы свою деятельность при увеличении доходов, а целая четверть готова ее расширить. В пригородах Рязани больше активных людей, готовых к расширению деятельности. На периферии население более пассивно. Там меньше доля продаваемой продукции, а те, кто выращивают ее для себя, будут делать то же самое.
Самые впечатляющие результаты показало анкетирование в Саратовской области. Здесь до половины опрошенных не только бы не свернули, но охотно расширили бы деятельность, будь у них больше денег. Этнокультурные различия, а Саратовская область этнически очень разнообразна, сказываются и на отношении людей к своему хозяйству. Треть представителей русских, украинцев, вероятно, уже в силу возрастной структуры все же готовы сворачивать хозяйство. Чуваши и казахи от этого намерения далеки.
Это значит, что ссылки только на нищету населения в постсоветской России упрощают ситуацию. Для многих собственное хозяйство есть образ жизни, возможность реализовать себя, уйти от скуки в деревне или малом городе. Многие говорят: «А что еще-то делать?». По сути, это действительно переход к мелкотоварному производству, которое заняло ту нишу, которую реформаторы готовили фермерам. Колхозы здесь выполняют очень важную подсобную роль – без них содержать свое подворье и особенно скот было бы куда труднее.
Проект еще не закончен. Но на главный вопрос – к чему готовы люди? – уже можно ответить. А готовы они в массе не к легальному предпринимательству, но к хозяйствованию на своем зазаборном участке, дающему с него доход, часто превышающий заработок колхозника или бюджетника.
Можно сожалеть о том, что «частник с лопатой» (на самом деле, не с одной лопатой) оказался в ряде случаев конкурентоспособнее крупного агробизнеса. Это кажется абсурдным в стране, где почти половина населения живет в больших городах. Конечно, нельзя не учитывать, что хозяйства населения находятся в привилегированном налоговом положении по сравнению с официальным агробизнесом, да еще и подпитываются им легально и нелегально. Это создает неравноправие: выигрывают те, кто в «тени», хотя и по закону, а фермеры и коллективные предприятия пока проигрывают, хотя все сельское хозяйство пользуется льготами по сравнению с другими отраслями.
Впереди – обследование других областей, новые факты, новые впечатления. Пишутся научные статьи, причем не только на русском, но и на английском языке. Задача нашего совместного проекта и состояла в том, чтобы не только понять, как выживают люди, но и донести наше понимание до мировой общественности. Джудит Пэллот, как ученый, много лет изучающий сельское хозяйство России, мало чему удивлялась. Но и она часто встречает глухое сопротивление своих зарубежных коллег, доказывающих, что если разрушить колхозы и дать каждому фермеру по компьютеру, то все проблемы России будут решены.
Трудно представить себе, что стало бы с переходной Россией, не возьми на себя селяне, их городские родственники, дачники и садоводы заботу о собственном хотя бы частичном пропитании. Так что роль этих частных хозяйств в смягчении проблем продовольственной безопасности России очень велика. России нужны разные организационные формы: колхозы и их наследники, фермеры, личные хозяйства, и в разных районах их сочетание будет различным- Все это не отменяет дальнейшего расширения неформального товарного частного сектора, уже сейчас в ряде районов крепко стоящего на ногах.
За что мы любим Петергоф?
Конечно, за фонтаны и парки, за дворцы, ставшие музеями. Кстати, этих музеев становится все больше. Недавно приобрели музейный статус императорские бани и кухни. Сочетание на первый взгляд странное: ну, в самом деле, что за соседство – бани и кухни? Но такова она, воля царская. Екатерина II писала Потемкину: «Радуюсь, батя, что ты приехал. А чтоб тебе согреваться, изволь идти в баню, она топлена… Голубчик, будешь мясо кушать, то знай, что теперь все готово в бане. А к себе кушанье оттудова не таскай, а то весь свет узнает, что в бане кушанье готовят…».
Из Банного корпуса прямая дорога в Ассамблейный зал (его поначалу называли «залом, где кавалеры кушают») – там устраивались парадные обеды и ужины. А далее – на Кухню. Но прежде нужно было миновать Тафельдекерскую – комнату, предназначенную для хранения столового белья и посуды: сегодня в ней собраны скатерти, салфетки, полотенца с вензелями всех российских царей.
Кухня – особое место при дворце. Здесь когда-то работали знаменитые повара – Фельтен при Петре, Фукс при Елизавете, Карем (повар Талейрана) при Александре I, Кюба при Александре II… Не остались в тайне и пристрастия императоров: Петр любил щи да кашу, молодой редис, студень, ветчину, сыр и жареную утку. При Анне Иоанновне щедро сыпали в еду всевозможные пряности – даже тертый олений рог! Екатерина Великая все эти изыски не принимала, предпочитая им отварную говядину с солеными огурцами и квашеной капустой под соусом из оленьих языков. Именно здесь, на императорской кухне, родилось существующее и поныне понятие «русский стол», когда кушанья подавали гостям, сидящим за столом, а не ставили их заранее, на французский манер.
Но сегодня кухня отдыхает. Неподвижны весы, никто не суетится у старинных плит, не спешит ухватить серебряную сковороду или оловянную кастрюлю, поставить на огонь медный таз для варенья, посадить в печь форму для кекса. Опустели холодильники для вина. Но все сверкает, блестит, как новое.
Такой же порядок царит в следующей за Кухней комнате с причудливым названием Кофишенская – здесь в старину готовили чай, кофе, шоколад. Только в отличие от Кухни она живая, действующая – тут теперь маленькое, на три столика, кафе. Но старинные вещицы есть и здесь. Вот бульотка – чайник на подставке со спиртовкой, сделанный русскими мастерами в начале XIX века, самовары, множество чайных и кофейных чашек музейного вида. В Кофишенской можно выпить чашечку кофе по рецепту самой Екатерины II – столь крепкий кофе, как подавали императрице, никто, кроме нее, пить не мог! Анна Иоанновна была любительницей ливанского кофе, а чай при ней был таких сортов: «Уй», «Монах», «Жулан» и зеленый. В XVIII веке из Китая в Россию привозили чай, который назывался «Русский караван». Поскольку этот сорт существует и поныне, подают его и в Кофишенской.
Вячеслав Шупер
Новая рубрика журнала призвана рассказывать о том, как социологи, психологи, ученые других направлений понимают индивидуальность человека, его умение быть неповторимой личностью – самим собой.
Вдохновляясь мыслью «скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты», высказанной в 1825 году одним французским эссеистом, профессор Сорбонны Жан-Робер Питт взглянул на мир сквозь призму гастрономии и пришел к грустным выводам относительно наших гражданских добродетелей. Массовую культуру называют во Франции «Макдональдс мысли». Деградация гастрономической культуры, как и все издержки глобализации, – лишь симптом интеллектуальной деградации, порождающей леность мысли, равнодушие к свободе и ответственности. Мы все согласны с тем, что сопротивляться этому поветрию необходимо, но автор идет гораздо дальше, он призывает к контрнаступлению. Он заявляет, что право на индивидуальность – вовсе не право, а долг, что каждая личность должна быть не похожей на других, но достигать этого следует не карикатурным фиглярством, а упорной работой над собой: развивая свой интеллект, совершенствуя свои познания, культивируя свои вкусы.