Шанин любит такую шутку: «Мой отец родился в России, мать – в Германии, я – в Польше. И все мы родились в одном и том же городе. Теперь это – столица Литвы».
Понятно. Он родился в Вильно, это был польский город. (С 1920 по 1939 был оккупирован Польшей.) А потом туда ввалились советские войска и в течение года наращивали свою мощь, создавая социалистическую Литву со столицей Вильнюс. За это время отца отправили в лагерь Свердловской области, а мать с детьми, десятилетним мальчиком и четырехлетней девочкой, – в Сибирь. В последнюю минуту девочку пожалели, уж очень она была красивой, сказали: оставьте старикам, потому что она не выдержит, умрет.
Мальчик на всю жизнь запомнил, как она вложила свою ручонку в руку деда, запомнил поворот головы, блеск подпрыгнувшего локона и синюю эмаль глаза. И все.
Больше никогда здесь, на Земле, они не встретятся. Много лет спустя мать с сыном вернутся сюда, чтобы искать свою девочку, но найдут лишь тех, кто видел, как их гнали в последний путь, а вместе с ними в разное время еще 80 тысяч человек. Там они лежат, эти восемьдесят тысяч, вместе с красивой веселой девочкой и ее дедушкой в братской могиле, совсем недалеко от Вильнюса.
– Теперь там высокий лес, – говорит спокойно Теодор, – и камень, а на нем надпись о невинно замученных и погибших восьмидесяти тысячах.
Они с матерью попали в Алтайский край. И началась война. По настоянию англичан СССР признал польское эмигрантское правительство. А польское правительство поставило условие освободить всех польских граждан.
– Нас освободили, мы вышли из спецпоселения, а еще через год встретили отца. Долго искали друг друга. И приняли решение ехать в Самарканд, где было тепло, потому что одежды не было, там и жили. Потом, когда в Вильно мы нашли лишь братскую могилу, а бумаги наши были в порядке, мы отправились в Лодзь, Варшава была полностью разрушена. В Лодзи я и учился, в Лодзи вступил в политическое сионистское движение. Оно организовывало нелегальную эмиграцию в Палестину тех, кто туда стремился.
В 1948году Организация Объединенных Наций приняла решение о создании двух государств на территории Палестины – израильского и арабского. Наша семья в это время жила во Франции, и я едва окончил среднюю школу; мне не было 17лет, но… если в 10лет – ты в тюрьме, в 17 – ты совершенно взрослый. Возраст – вещь относительная.
Я был уверен, что начнется война, и сказал это в своей организации.
А еще он сказал, что будет очень трудно, но каждый, кто может носить винтовку, должен поехать и воевать за Израиль, а остальные должны помогать оружием – его потребуется много. И вопреки мольбам родителей, вопреки возрасту, он пересек нелегально парочку границ, сел на нелегальное судно и нелегально появился в Палестине.
Он прибыл туда за несколько недель до объявления Еврейского государства и ушел в командос добровольцем. Потери командос в то время были очень велики. Ему дважды пришлось лгать, отстаивая свое право воевать, прибавляя себе годы и доказывая, что дома осталась сестра: в командос не брали единственных детей у родителей.
– Не думай, вралем оказался не я один. Когда мы уже были в Тель-Авиве и нас расформировали, наш командир сказал: «Давно хотел спросить, но знал, что вы не ответите. Сейчас можно. Единственные дети у родителей – шаг вперед!». И шагнула половина роты…
Больше года шла война, и он все это время воевал. А потом по законам тогдашнего Израиля получил стипендию за время военных действий и… пошел учиться в Школу социальных работников.
– Захотелось понять, что происходит в этой стране. В программе школы были вещи вполне конкретные – социология арабских нацменьшинств, проблема криминалистики молодежи. Учился быстро и начал работать как социальный работник сначала с криминальной молодежью, потом занимался реабилитацией инвалидов. Я изучал страну с «задней» стороны.
Тогда в Лодзи и во время войны Израиль был мечтой, тем, что мы защищали, то. что хотели создать. Теперь я был поражен. Свою дипломную работу я делал в Иерусалиме в самых бедняцких районах, там было ужасно, но меня задевало, что они даже не знали причину войны, а я считал, что спасаю народ…
И снова это чувство. Не должны сидеть дамочки в кофейнях в мехах (хотя лето) и золоте, если рядом дети умирают от гепатита в грязи и бедности. Он снова взбешен: не за это боролись, не этого хотели! Вступает в молодежную организацию «Молодая гвардия», где снова очень скоро оказывается лидером и… входит в острое противоречие с начальством колледжа. «Социальный работник не может не быть социалистом» – заявляет он с горячностью и уверенностью юности. Дальше – больше: они объединяются с коммунистами. К счастью, у него оказываются с ними сильные расхождения, и его выбрасывают из организации вместе со всей университетской оппозицией. Нет худа без добра. Он серьезно берется за учебу.
– Нов 1956году, во время Суэцкой войны, я вновь нашел себя на фронте, хотя был против войны и говорил, и агитировал, что война несправедлива. К счастью, она длилась всего шесть дней.
А потом он руководит Центром по реабилитации инвалидов и, так как Англия вто время была самой передовой страной в этой области, отправляется туда смотреть, как они это делают, учиться, учить язык. Он работал без отпусков и бюллетеней, ему дали стипендию на девять месяцев. И он отправился в Туманный Альбион.
Люди не только не знают, как отзовется их слово, но даже не представляют себе, к чему может привести совершенно конкретная с ясной целью командировка.
– Я отбыл в Англию, это был 1961 год, написал отчет о реабилитации инвалидов, изучил страну; язык, много ездил и очень ее полюбил.
Там я встретил человека из Польши по фамилии Дойчер. Он написал первую умную книгу про Советский Союз – «Сталин» (потом три тома про Троцкого). Необыкновенный ученый, очень крупная фигура в научном мире, а меня поразило то, что его книга не была просто книгой врага СССР или его апологета, она сильно выделялась из всей литературы на эту тему. Мы проговорили целый день. О России. Он буквально «вытряхивал» из меня все, что я знаю, и понятно, почему: он никогда не жил в Советском Союзе. А на прощанье сказал: «Если так случится, что вы когда-нибудь захотите продолжить учебу, сделать докторскую, связанную с темой России, я вас поддержу». Я поблагодарил, думая про себя: вряд ли воспользуюсь его предложением.
Так иной раз начинается магистральная дорога – с маленькой заросшей тропинки или просто с примятой травы. Хотя что-то тогда задевало. Как сильное преувеличение. И очень скоро, неожиданно скоро Шанину предстояло вернуться в Англию, поработав в Израиле всего два года.
Дойчер по заслугам оценил своего собеседника. Острый ум, глубокие и вместе с тем разносторонние знания, мгновенная реакция. Перед ним был яркий, талантливый человек. Да еще к тому же знавший довольно много о России. Как упустить такого? Уже в 1963 году Шанин оказался в Бирмингемском университете (по рекомендации и настоятельной просьбе Дойчера), где начал работу над докторской. А докторская – известно про что.
– Когда меня спросили, над какой темой я хочу работать, я сказал: над темой «Интеллигенция в революции в России», чтобы понять судьбу своей семьи, без этого не понять судьбу этой страны. Мне сказали: тогда ты не будешь объективен, считая объективность лучшей вещью в мире. Я посмеялся и спросил: так что вы хотите, чтобы я занялся корреляцией голубоглазых девушек и числом коров? У них загорелись глаза: десять лет не было работ на тему сельской России!