Поскольку в аудитории находился представитель одной из массовых профессий, врач Зислин, да еще и специализирующийся на том, чтобы называть словами неназываемое, он туг же попытался это проделать:
– Хороший врач отличается от плохого способностью видеть сразу сто двадцать признаков болезни и в случае необходимости самому мелкому из них придать очень высокий статус. На этом построена известная байка о Боткине: мать с ребенком опоздала к нему на прием на полчаса, чего он терпеть не мог, и он их выгнал, несмотря на все слезы и объяснения. Но уходя от них вверх по лестнице, он обернулся и сказал матери: кстати, у вашего мальчика искривление позвоночника, надо сделать то-то и то-то. Как потом оказалось, это и было самое главное в болезни ребенка, на что другие врачи как-то не обратили внимания.
Наверное, другие врачи сформулируют это по-своему. И наверняка они опять скажут об интуиции, которую нельзя объяснить и которая делала Боткина гениальным врачом.
Эти неназываемые качества и умения сродни народным заговорам, которыми питаются фольклористы и в которых самые простые предметы и действия обретают таинственный смысл, при «правильном» с собой обращении могут помочь, а при «неправильном» непременно навредят.
… Новая волна увлечения религией (далеко не всегда принимающая форму невежественного миссионерства) зародилась в городе и идет из центра в провинцию, из городов – в деревни.
«Чайник», разумеется, напал на одного из фольклористов, потом на другого – именно они, изучающие народное христианство с яркими и неотменимыми вкраплениями языческих поверий и ритуалов, выкинули ему красную тряпку. Александр Панченко (петербуржец) рассказывал о практике самозванства, о том, какими приемами в русском срсднсвековьс работали «пиарщики» претендента на престол, привлекая на свою сторону народ. Очень часто они повторяли разделение функций библейского косноязычного Моисея и его брата, передававшего людям содержание его невнятной речи. Средневековые самозванцы, как докладывали о том царские чиновники, водили за собой по городам и весям некую «девку», выдавая за Богородицу, которая их поддерживает, и «переводили» ее вскрики и невнят ные бормотания пораженным слушателям. И, разумеется, ни один толковый, «пиарщик» не обходился тогда без заговоров.
Роль красной тряпки сыграло, похоже, само слово «заговор». Старик тут же закричал о подлинном христианстве и о том, что вместо богопротивных заговоров надо бы получше изучать Библию. Наверное, именно для того, чтобы сказать это, он и пришел на конференцию – само ес название предупреждало о том, что соберутся фольклористы и обсуждать будут именно народную устную традицию со всеми ее жанрами и смыслами, христианскими и не очень.
Чайник – он и есть чайник. Люди вежливые дали высказаться, потом постарались купировать. Самое любопытное началось дальше.
Живописного старика поддержала интеллигентного вида дама, совсем не сумасшедшая. Пеклась она о том же: о нравственной безопасности самих ученых и их слушателей.
– Заговоры не только противоречат христианству и прямо осуждены Библией, они опасны, они могут нанести прямой вред. Не зря же в народе говорили: девушка, не вызывай жениха на святки, спугнешь.
Любопытна была и вежливая уступчивость докладчика – он предложил называть заговоры «заговорной поэзией» и тем самым инцидент исчерпать.
Такое впечатление, что подобные сцены в высоких научных собраниях происходили уже не раз. Страстные религиозные неофиты проникают туда с миссией немедленного обращения образованных, но заблудших ученых и наставления их на путь истинный.
Ученые сопротивляются довольно вяло, и это естественно – в отличие от миссионеров, они прекрасно понимают, что диалог невозможен, потому что разговор идет на принципиально разных языках и потому что с ними никто не собирается разговаривать, их хотят поучать и научать. Но если бессмысленно разговаривать, что же остается? Вежливо уклониться.
Симптоматично, что сражения за веру ведутся исключительно на городских подмостках: на научных конференциях и литературных обсуждениях, в фойе театров и кинотеатров, в городском транспорте. Новая волна увлечения религией (далеко не всегда принимающая форму невежественного миссионерства) зародилась в городе и идет из центра в провинцию, из городов – в деревни. Идет, но еще не дошла. О чем и свидетельствовал доклад Екатерины Мельниковой (из Санкт-Петербурга) «Устные рассказы о Библии», записанные сю в деревнях.
Как выяснилось, Книга книг есть в редкой деревенской семье, что вполне понятно, она и далеко не во всякой городской, а недавно вовсе была под запретом. Интереснее другое: обладание ею не повышает статуса владельца. На вопросы, какая она, Библия, какой ее представляет себе собеседник, деревенские люди начинают с внешних свойств книги, ими же и кончают; чаще всего ограничиваются тем, что книга «очень толстая», иногда к этому прибавляют кожаную обложку и позолоченные буквы.
А вообще Библия не одна, их много, и все разные. «Одна вот читала, рассказывала, а другой старик читал, он совсем другое рассказывал. Значит, они разные Библии читали». Вообше- то читать ее невозможно – потому что «я неграмотная», потому что «слишком толстая, некогда», потому, наконец, что читать сс опасно: «Один такой всю Библию прочитал, а как кончил, так у него голова затряслась и с тех пор трясется»; или еще так: «Кто эту книгу прочтет, тот 5 процентов ума лишится». Но то, что в Библии написано, все сбывается. Библия – ранняя книга, написана ранними людьми, которые здесь вот раньше жили; да, конечно, русскими.
Библию наверняка и раньше немногие в деревне знали и читали, да и представления о ней были, наверное, столь же экзотичны. А все-таки, кажется, почтения к Книге книг у сельских жителей поубавилось за годы, заменившие священника на парторга и проповедь на газетную передовицу. Во всяком случае, многие социологические исследования единодушно показывают, что людей, признающих себя атеистами, среди сельских жителей больше, чем среди горожан, что религиозность здесь осталась признаком пожилой женщины, признаком «отсталости».
– Я хотел бы услышать, что говорят о Библии не деревенские бабы, а интеллектуалы, например, туг, у вас, в РГГУ, – подал голос старик. – Знаете ли вы, например…
Последовала история о компьютерщиках первых веков нашего тысячелетия; на этот раз ему ответили скупо и суховато, и он, как ни странно, унялся.
Разумеется, выступали на девятых Лотмановских чтениях и посланцы Тарту, и москвичи, были доклады из Воронежа, и в конце концов из тридцати пяти заявленных докладов петербургскими были только одиннадцать, и все-таки впечатление «петербургского десанта» осталось. Может быть, потому, что доклады их кучно расположились в одном – втором – дне чтений, а в первом и третьем были сильно разбавлены. А может, при всем различии тем они несли в себе какую- то особую интонацию, какое-то спокойное, неторопливое достоинство.
И еще стремление пробиться через знак – к смыслу. Впрочем, это я уже не о петербуржцах, это я о семиотиках, детях и внуках Юрия Михайловича Лотмана, где бы они – в Москве, Воронеже, Неаполе или Иерусалиме – и в какой бы области науки ни занимались этим увлекательнейшим делом: извлечением смысла из знаков.
Говорит «молчаливое большинство»
Подведены итоги третьего Всероссийского конкурса исторических исследовательских работ старшеклассников, проводимого ежегодно историко-просветительским и правозащитным обществом «Мемориал», Советом по краеведению Российской академии образования и Центром устной истории Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ).
Председатель Оргкомитета конкурса Ирина Щербакова благодарит спонсоров, среди которых на этот раз есть и отечественный (вверху)