Одна за другой принимались на вооружение наши крылатки. Разные по размерам, назначению, характеристикам, они стали основным оружием и малых катеров, и гигантских авианесущих крейсеров. Ими же был вооружен печальной памяти «Курск». А в проектный отдел широким фронтом пришел космос. Уже в конце пятидесятых годов прорабатывались инициативные проекты систем, еще вчера упоминавшихся только в научно-фантастических романах. Среди них: ракетоплан – прародитель «Бурана», в том числе – пассажирского, и в значительной мере предвестник «Шаттла», начатого проектированием чуть позже. Долгоживущая космическая станция (многие части «Мира» заимствованы из этого проекта). Морской старт. Межпланетные корабли «Луна», «Марс», «Венера», геофизические ракеты и ИСЗ, научно-исследовательские космические станции «Алмаз», «Протон» (многие тайны мироздания можно раскрыть только наблюдениями из космоса). Мощная, невиданной точности ракета-носитель «Протон», пилотируемые корабли «Салют» (другие корабли, иного назначения, другой конструкции, но почему-то под тем же именем, построены фирмой «Энергия» под руководством С.П. Королева). Список можно продолжать: теперь разрабатывался не один проект, как в тушинские времена, а одновременно – десятки.
Вспоминается обсуждение проекта «Салюта».
– Мы, – сказал космонавт Комаров, – хотим летать, а не состариться, пока вы отработаете сверхнадежный космический аппарат по своей многолетней программе. «Салют» и так раз в сто надежнее автобуса!
– Вы правы, – ответил Челомей,
– кое-что достигнуто, но не стоит ссылаться на теорию вероятностей – она приложима только к массовым явлениям. У нас же случай иной: полетит один Комаров. Надо, чтобы эта операция прошла благополучно. Надеяться на это можно, только полностью выполнив нашу программу!
Полковник Комаров погиб при испытаниях корабля фирмы «Энергия», наземная отработка которого, по челомеевским нормам, была недостаточна.
Был среди космических проектов один, вызывавший особенно много споров, – маневрирующий на орбите ИСЗ. Теоретически просто: почти, как играть на рояле, – нажимать вовремя нужные клавиши. Еще в тридцатых годах нацистский конструктор Зенгер показал: традиционными средствами эта задача не решается. Предложил схему конструкции – она, как подтвердилось впоследствии, обеспечивала выполнение задачи, без решения которой невозможны были бы ни посещения ИСЗ, ни строительство станций типа «Мир», ни многие другие достижения, привычные теперь.
Зенгера в свое время дружно осмеяли: его решение приведено во многих учебниках для вузов в главе «Курьезы». Челомей раньше других понял: схема Зенгера – единственно пригодная.
Первые обсуждения на советском научно-техническом Олимпе вызвали бурю. Все были против непомерно сложной конструктивной схемы. Еще бы: вместо одного – много двигателей, работа которых должна быть четко увязана. Переубедить удалось не всех. Пришлось прибегнуть к помощи Н.С. Хрущева – постановление было подписано, несмотря на множество авторитетных возражений. Увы, через несколько лет после ряда успешных испытаний кооперация изменилась: головным разработчиком системы стало ОКБ «Алмаз» – Савин.
Но тему удушить было уже невозможно: весь мир видел маневры «Полета». Угроза Хрущева сбить муху в космосе воспринималась как небольшое преувеличение возможностей советских космических войск. Уже в седьмом пуске задача была решена полностью. Множество удачных пусков потомков «Полета» убедило специалистов в преимуществах наших методов управления ИСЗ. Они положены в основу систем управления советскими, российскими, американскими космическими кораблями, маневрирующими на орбите.
Важнейшее и самое любимое дело было – подготовка кадров. Всех уровней. В тесной связи с производством.
– Лучше один раз увидеть, чем десять тысяч раз услышать, – неустанно повторял Челомей. Почти одновременно с предприятием был создан единый комплекс ПТУ-техникум-филиал (теперь факультет) МВТУ-аспирантура-курсы послевузовской подготовки. Ученый совет получил право принимать кандидатские и докторские диссертации. Сам В.Н. никогда не прерывал преподавание в МВТУ. Многое сделал для организации там специализированных кафедр и факультета. В ряде ведущих вузов организованы проблемные лаборатории, через которые туда поступило оборудование такое, какого без нас они бы вовек не увидели.
В конце 1984 года шеф позвал меня.
– • Надо очень быстро – не более пяти дней – сделать две заявки на изобретения.
– Но эта работа у профессионала- поверенного заняла бы не менее трех месяцев! За двойную плату.
– Это тем, кто не знает существа дела и не имеет задела патентных исследований. У вас он, наверное, есть.
Эта была правда: я и сам подавал немало заявок, и для товарищей их разрабатывал. Архив был неплох, но его надо было освежить.
– Я, – продолжал В.Н., – не могу объяснить, почему заявки нужны именно сейчас, но, поверьте, это не каприз зарвавшегося вельможи, а единственный выход из тупика.
Предельно ясно, коротко, последовательно он изложил сущность заявляемых решений. Так можно говорить только о результатах детальной проектной проработки.
– Кто соавторы? – спросил я.
– Только вы.
– Не могу – вы изложили существо достаточно полно. Если других нет, вы единственный законный автор.
– Покривите душой раз в жизни, тем более, что, уверен, придумаете что-нибудь оригинальное.
Шеф оказался прав: моего задела патентной информации хватило. В срок пришел подписывать документы с одним автором – авось, передумал или забыл о соавторстве.
Шеф произнес с трагическими качаловскими нотками: «Я попросил вас о небольшом одолжении. Неужели вам так трудно удовлетворить просьбу, пусть даже вздорную, старого человека?! Не ожидал, особенно – от вас!».
Он положил под язык валидол, прочитал внимательно документы, не сделал ни одного замечания. Но три листа надо было перепечатать. Пока это делали в машбюро, шефа позвали «наверх». Он уехал. Если бы знать, что навсегда…
Вечером того же дня он попал под собственный автомобиль. Перелом ноги – неопасная, не очень тяжелая травма. Но на этот раз он изменил своему правилу – лег в кремлевку, где обычно не лечился, а прятался от докучливых бюрократов. Вскоре там умер. Много слухов ходило об ошибках врачей – трудно себе представить летальный исход после простого перелома у практически здорового человека! Говорят, умер, как жил, – энергично разговаривая по телефону. На полуслове.
История последних его изобретений – возможно, самых значительных – трагична: они похоронены в архиве предприятия, хотя могли бы, вероятно, стать основой существенного повышения обороноспособности СССР и мощным средством понуждения всех стран к снижению уровня стратегических вооружений.
Правда, сам Челомей считал своей главной заслугой издание справочника «Вибрации в технике. В 6 томах. Москва, Машгиз. 1968 г.».
Энциклопедический справочник, бесспорно, хорош. Но создание первоклассных научно-технических предприятий, уникальных творческих коллективов, принципиально новых направлений в развитии ряда отраслей техники, на мой взгляд, весомее. Впрочем, стоит ли взвешивать – он совершил все, что мог, пусть другие сделают больше и лучше. Если смогут.
САМЫЙ, САМАЯ, САМОЕ
САМЫЙ БОЛЬШОЙ в мире эллинг, в котором в скором времени будут конструировать дирижабли, появился в шестидесяти километрах к югу от Берлина. Его масштабы поражают воображение – все вокруг кажется игрушечным. Людей можно сравнить с муравьями, а качающиеся на ветру сосны – с бонсай. Здесь мог бы легко поместиться Кельнский собор или берлинский центр «Сони». Длина этого сооружения – 360, ширина – 210 и высота – 107 метров. Здесь работают 120 специалистов из пятнадцати стран. Ворота цеха занимают треть площади внешней поверхности и похожи на лепестки цветка, каждый из которых весит 1100 тонн. «Лепестки» по очереди раскрываются, оставляя 200-метровую щель для приема дирижаблей.