А некоторые катары все же уцелели. Много их жило на Балканах, в частности в Боснии. И хотя злесь в 1234 году было предано смертной казни множество еретиков, но секта их сохранилась до середины XV века, до прихода турок. Мусульманам было безразлично, каких доктрин и догматов придерживаются их христианские подданные, лишь бы не затевали смуту. В этой спокойной обстановке секта катаров умерла сама собой. Многие ее члены добровольно перешли в ислам. Среди мусульман-боснийцев, участников недавней Балканской войны, были и потомки катаров – людей, которым задолго до Лютера и Кальвина едва не удалось реформировать католическую церковь.
Пейре Визаль, провансальский трубадур (пер. В. Дынник)
Само слово «катар» – происходит оно от греческого слова «чистые» – впервые упоминается в 2163 году. Сами катары так себя не называли. Вослед Иисусу; сказавшему: «Я есмь пастырь добрый» (Иоанн 10, 11), звали они себя «bon hommes», «людьми добрыми». Кстати, некоторые исследователи полагают, что имя это, «катары», легшее на них клеймом, появилось в Южной Германии, и происходит оно от средненемецкого слова «ketter» («кот»). В Бонне и Кельне так звали, например, магов и волхвов, ибо считали, что ради козней своих они молятся… котам. От одного из этих слов – считается, что от слова «катар», – происходит и немецкое «ketzer», «еретик». Торжество римской курии венчает правление папы Иннокентия III(1198 – 1216). Фактически он превратился в самого могущественного монарха Европы. Его вассалами признают себя короли арагонский и португальский, царь болгарский, английский король Иоанн Безземельный. В зависимости от него пребывают Швеция, Дания, Польша. Через своих помощников он правит Сицилийским королевством. Он помыкает королями Франции и Леона. Организует крестовые походы в Лангедок и Византию. Распоряжается делами Священной Римской империи, и по его настоянию престол императора передают юному Фридриху Штауфену (впоследствии по иронии судьбы Фридрих II станет заклятым врагом папской курии). Наконец, в 1200 году Иннокентий III надевает тиару – корону, ставшую знаком высшей светской власти.
Коллаборационисты: палачи и жертвы
Борис Соколов
Семиряга М. И. Коллаборационизм: природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны.
М.: РОССПЭН, 2000. 863 с. 2000экз.
Последняя книга М.И. Семиряги стала итогом его многолетних исследований такого сложного феномена Второй мировой войны, как коллаборационизм. Это – первая работа в нашей стране, где он рассмотрен столь подробно и на весьма обширном, часто архивном материале.
Автор дает широкую картину коллаборационистских проявлений во всех странах Европы, подвергшихся германской оккупации. Он выделяет «бытовое» и «военно-политическое» сотрудничество с врагом, проводя между ними принципиальное различие: «Вынужденное сотрудничество на бытовом уровне не причиняло вреда коренным интересам родины, а иногда даже смягчало тяготы оккупации. Но коллаборационизм также мог быть осознанным актом со стороны отдельных граждан, государственных и общественных деятелей и социальных групп, которые служили интересам противника».
Следует иметь в виду, однако, что даже те, кто служил в коллаборационистских военных и полицейских формированиях, часто делали это не по убеждениям, а чтобы выжить.
Семиряга полагает, что «задача историков состоит в том, чтобы расставить все на свои места: подлинные коллаборационисты должны быть наказаны, а те тысячи и миллионы граждан, которые вынуждены были ради выживания сотрудничать с оккупантами на бытовом уровне, – ограждены от позорных ярлыков «предателей»».
Боюсь, что в реальной жизни «расставить все на свои места» невозможно.
Кем считать, например, Романа Шухевича, командира батальона «Нахтигаль», который вместе с вермахтом освобождал Львов от советских войск, потом вместе с немцами боролся с советскими партизанами в Белоруссии, а с конца 1942 года возглавил Украинскую Повстанческую армию, сражавшуюся против тех же немцев, а с 1944 года – также против вернувшейся на Западную Украину Красной армии?
Кем считать жителей Прибалтики или Северного Кавказа, боровшихся с Советами еще до прихода немецких войск и естественным образом увидевших в армии Гитлера своих освободителей? Кого они, интересно, предавали?
Вероятно, выход здесь только в том, чтобы посмотреть на деятельность каждого коллаборациониста с точки зрения того, совершал ли он сам лично военные преступления или преступления против человечества или нет.
Семиряга не уходит от этих сложных вопросов. Он показывает, что советский режим повинен в столь же тяжких преступлениях против населения, как и нацисты. Он абсолютно прав, когда утверждает, что именно советские репрессии стали важнейшим стимулом к коллаборационизму с немцами для местного населения.
Мысль автора о том, что «коллаборационизм – понятие политизированное, и его невозможно употреблять, не становясь на позиции той или иной воюющей стороны», выглядит абсолютно верной. Однако признание Семиряги, что он в своей книге «однозначно на стороне тех прогрессивных антифашистских сил, которые с оружием в руках сражались против фашизма, а не тех, кто под предлогом псевдопатриотизма становился на сторону противника», отражает лишь намерение историка, но неприменимо к реальным обстоятельствам Второй мировой войны. С западными союзниками и ориентировавшимися на них силами Сопротивления все вроде бы ясно. Они сражались за демократию против диктатуры.
Хотя и здесь есть случаи, не поддающиеся однозначной оценке. Как быть, например, с четниками Драже Михайловича: в противостоянии коммунистическим партизанам Тито они встали на путь сотрудничества с итальянскими и немецкими оккупантами (в книге об этом рассказывается довольно подробно).
А уж когда речь идет о Советском Союзе и ориентировавшихся на Сталина европейских компартиях, слова о «прогрессивных антифашистских силах» звучат форменным издевательством. Ведь схватка Сталина и Гитлера слишком напоминает схватку двух бандитов – главарей соперничающих преступных группировок.
Сторонникам Советского Союза на оккупированных территориях приходилось разделять и ответственность за совершенные им преступления, соучаствовать в убийствах тех же поляков или жителей Прибалтики, Украины и Белоруссии, отказывавшихся помогать партизанам. Точно так же коллаборационистам приходилось соучаствовать, и нередко с большим энтузиазмом, в преступлениях нацистов, будь то «окончательное решение еврейского вопроса» или казни заложников. И далеко не все коллаборационисты шли на службу к немцам из шкурнических соображений. Хорошим примером здесь является история «самоуправляющегося округа Локоть», созданного инженерами Б. В. Каминским и К. П. Воскобойником. В справке Орловского штаба партизанского движения, составленной в конце 1942 года, о них сообщалось следующее: «Каминский Б.В. – инженер спиртовой промышленности, участник контрреволюционной чаяновской группы, отбывший несколько лет в концлагерях НКВД в г. Шадринске. Был правой рукой такого же допровца (узника дома предварительного заключения. – Б.С.) – некоего Воскобойника» (РГАСПИ, ф. 625, on. 1, д. 44, л. 134). Следовательно, руководители Локотской республики по взглядам были близки к видному ученому-аграрнику и своеобразному теоретику «крестьянского социализма» А.В. Чаянову, арестованному в 1930 году по делу мифической «Трудовой Крестьянской Партии». Это не помешало Каминскому (Воскобойник в начале 1942 года был убит партизанами) объявить о создании Русской Национал-социалистической рабочей партии, полностью солидаризоваться с геноцидом евреев. Признавая идейную основу коллаборационизма Каминского и ряда других давних и убежденных противников Советской власти, не следует закрывать глаза на совершенные ими преступления.