Ближе к вечеру раздался стук в дверь. Ну, думаем, начинается. Разговоры с местной молодежью – занятие долгое, нудное и утомительное. Обычно обсуждаются темы «почему девушки не выходят» и «хватит вам писать, чего вы себе выходной не устроите». Выхожу. В отдалении стоит группа молодежи, на крыльце – парень, смотрит исподлобья, но не мрачно, а стесняясь. Вежливо говорит: «Вы в клубе живете, а у нас в нем дискотеки бывают. Можно, мы здесь в розетку магнитофон включим, и здесь, на улице устроим дискотеку? Мы не очень громко». Потом так же вежливо было спрошено разрешение у нашего начальника. Естественно, можно. Когда началась «дискотека», сначала все-таки было громко, но потом мы попросили сделать потише, и – что вы думаете – сделали.
В какой-то момент я вышел на крыльцо покурить. Какой-то мужик (как нам рассказали потом, телемастер, телевизоры, которые он чинил, можно смотреть, только поставив набок), налив в рюмку водку из пластиковой бутылки, предложил моему давешнему собеседнику, которого зовут Ваня. Тот отказался со словами: «Не, я сегодня не пью, завтра на работу» – такое и в городе редко увидишь. Теперь предлагать выпить стали мне. «Нет, спасибо, я не хочу». – Ваня: «Слушай, а вы что, вообще не пьете?»
– «Вообще пьем». – «А почему ваши, когда в дома заходили за кастрюлями, руки на груди домиком складывали и кланялись? У вас что – секта?».
Как только нас не обзывали: туристами, фольклорным ансамблем, курсантами, экскурсантами, «которые фигню (то есть народную мудрость) собирают», нас встречали фразой «сказки, легенды, тосты?», спрашивали документы, но чтобы обозвать сектой – такого не было.
Ладно, у нас тоже завтра работа. Разобрали программы – анкеты, по которым ведется опрос. С 1995 года их количество увеличилось на семь штук, добавились программы «Народное православие», «Народная Библия», «Детский фольклор», «Народная педагогика», «Застолье». Многие программы тщательно переработаны:
– старые предназначались для работы в Полесье, а традиция Русского Севера отличается от традиции русско-украинско-белорусского пограничья. Но темы остались прежними: календарные обряды, семейные обряды, скотоводство, медицина, животный и растительный мир и т.д. При раздаче больше всего прений вызвала программа «Детский фольклор». Имеется в виду анкета для опроса информантов от 5 до 15 лет, в ней есть дразнилки, переделки песен и стихов, детские гадания, анекдоты и т. п. Программа прекрасная – материала полно, потому что дети приходят табунами и требуют, чтобы их записали на диктофон, а потом дали послушать. Но это-то и плохо. Дня через три репертуар иссякает, а дети не уходят. Им скучно. А тут приехали взрослые, которым все интересно. Для того чтобы работать с этой программой, надо любить детей, как Ленин или хотя бы как Лев Толстой. Есть в экспедиции такая уникальная девушка, Маша Гаврилова, которая и написала эту программу, но она поехать не смогла. Всем пришлось уговаривать другую.
В Москве постоянно приходится отвечать на вопросы такого типа: «Вот вы ездите по два раза в год в одно и то же место, а зачем? Вы там уже все знаете, да и до вас все уже давно записали, да и вообще – что сейчас можно записать нового?». Да, действительно, записать что-то совсем новое очень сложно. Да, в общем-то это не так интересно. Интересно – вскрывать целый пласт, состоящий из множества мелких и крупных составных частей, который и назвается традиционной (или народной) культурой. Имеется в виду система восприятия мира, мировоззрение, если хотите. Можно, изучив все описания русского свадебного обряда XIX- начала XX веков, составить себе представление о свадебном обряде и, исходя из этого, что-то сказать о традиционной культуре. Можно изучить этнографические описания губерний, уездов, деревень (хотя таких почти нет) того же времени – но сразу будет заметно, что о чем-то исследователь не пишет, и тому бывают разные причины, а что-то переписывает от себя. Мы же в каждом селе по несколько раз задаем порядка 700 одних и тех же вопросов (естественно, не одному информанту). Это, во-первых, дает достаточно полную картину представлений, верований, обычаев, существующих в данном селе. Во-вторых, важную роль играет статистика – если что-то рассказано только один раз, а прочие свидетельства это не подтверждают, такой факт можно принимать во внимание очень осторожно- Человек мог это услышать от кого угодно или даже прочитать в газете. Кроме того, такой метод сбора материала позволяет проводить картографирование фактов традиционной культуры, что дает очень интересный научный материал, но это долгий разговор, который нужно подтверждать многими примерами. Ну и, наконец, заниматься фольклором очень сложно, ни разу не побывав в фольклорной экспедиции. Даже не обязательно опрашивать по той теме, которой ты занимаешься, хотя это желательно. Главное – «пощупать руками традицию». И я знаю мало людей, которые бы не захотели поехать второй раз.
Утром все разошлись по информантам. Я и руководитель экспедиции А. Б. Мороз просидели полдня у двух сестер, которые знали очень много всего, но иногда друг друга перебивали. От них мы узнали, почему село так называется: в поле рядом каждую весну разливается большая лужа, которую называют озерком. Рассказали нам и про то, что в двух километрах отсюда было село, где сейчас никого нет, а раньше там устраивалась ярмарка. Это называлось «ездить к Спасу», ярмарка была 19 августа. С каким-то детским выражением лица эти семидесятилетние бабушки вспоминали, как они детьми собирали там фантики от «конфектов», которые там валялись. Неудобство заключалось в одном: внешне они были совсем разные, а вот голоса оказались похожи, поэтому расписывать кассеты было очень тяжело. Но справились.
Потом мы встретили Ваню, который ковырялся с мотоциклом, и на нашу просьбу рассказать, кто где в деревне живет, кивнув на свою машину, сказал: «Давайте отвезу». В результате этой мотоциклетной экскурсии мы получили исчерпывающую характеристику всех жителей деревни. К сожалению, их в ней не слишком много.
Когда к вечеру все собрались дома (то есть в клубе), оказалось, что урожай материалов обещает быть очень качественным. Все информанты местные, все помнят, хорошо рассказывают. Девушка, занимавшаяся детским фольклором, записала три кассеты (два дня сидеть не разгибаясь – расписывать на бумагу), кроме того, выяснила, что дети (особенным энтузиазмом отличались две девочки – Лена и Ира) написали на бумаге список наших имен с особыми приметами, чтобы всегда обращаться к нам по имени. Скучно им одним, бедным, а тут цирк приехал! Очень сложно им объяснять, что мы не цирк, и все заняты.
Довольно скоро мы узнали, что в Озерке жила бабушка Поладья, которая лечила людей и к которой приезжали даже из других районов. Она умерла несколько лет назад, а знание свое передала сыну – дяде Вите и соседке – тете Кате. Тетя Катя скрывать того, что лечит уши, зубы и нарывы, не стала, даже рассказала заговоры – «вы молодые, вам можно». Удалось записать на камеру, как она лечит нарыв. А вот дядя Витя постоянно от нас убегал. Увидит, пошутит как-нибудь, позовет в баню и уходит – на сенокос, к корове или еще куда-нибудь. В предпоследний день он наконец честно сказал, что все знает, но рассказывать ничего не будет, потому что «слова» (заговоры) должны остаться в семье. Ничего не поделаешь.
Что касается прочих информантов, то очень скоро новые кончились, и мы ходили по несколько раз к одним и тем же. В результате в этой экспедиции мы, сначала не собираясь так делать, собрали материал по принципу «повторных записей»: несмотря на то, что мы честно предупреждали друг друга, о чем не надо спрашивать тетю Шуру или тетю Надю, они все равно рассказывали свои любимые истории. Так, от тети Шуры записано три варианта рассказа про то, как она искала корову, а от тети Нади – как у Богородицы родился Христос от «Афанасия, который около нее отирался». Сам по себе такой метод собирания материала довольно интересен с самых разных точек зрения. В первую очередь, на основе таких записей можно изучать проблему механизмов «фольклорной памяти». Будет ли повтор рассказа через день идентичен первой записи? В чем будут различия, что добавится или что убавится? Чаще всего рассказ повторяется почти слово в слово, во всяком случае, они одинаково построены. Это совсем не говорит о том, что человек запоминает конкретный случай из своей жизни наизусть. Просто существуют «законы жанра», скажем, описания поиска коровы, по которым и строится рассказ. Потому довольно часто такие рассказы, записанные даже в разных селах, очень похожи друг на друга. Эти законы хорошо изучены на примере различных стихотворных жанров, особенно сербского и других эпосов, а про прозаические еше не все известно. Но про то, что традиционное сознание устроено не совсем для нас обычным образом, говорит такой пример, правда, скорее на ассоциативную память. Довольно часто, когда разговариваешь даже с информантом, который давно живет в городе, в деревню приезжает на лето, про русалку узнал у Пушкина, и спрашиваешь его про лешего, он вдруг начинает рассказывать, как он заблудился и долго ходил по лесу, пока, наконец, случайно не вышел на дорогу. «Ну, а леший?» – спрашиваете вы. «А что леший? Не знаю никакого лешего». На уровне сознания он как бы и не сопоставляет лешего и этот эпизод из своей жизни. Но ассоциация его выдает.