Возможно, так оно и было: привыкнув жить во лжи, которая окутывала все их деяния – от внутрипартийной борьбы с непременной «изменой Родине» до мнимых успехов «первых сталинских пятилеток», эти горе-руководители уже и сами не были в состоянии трезво оценить существующее положение вегцей, реальные возможности страны и армии. «Нам нет преград ни в море, ни на суше» – пели и убеждали – убедили? – и народ, и самих себя. Сперва финны на линии Маннергейма, а потом танки Гудериана и Гота показали, что преграды есть, что противодействие может быть критически мощным, смертельно опасным и для народа, и прежде всего для его безответственных руководителей.
Публикацией книги «Ледокол» Виктор Суворов – прав он в изложении идей и фактического материала или нет – взорвал сложившуюся до того парадигму анализа событий войны, не важно – критическую или официозную. Это был первый тектонический сдвиг в историографии Отечественной войны.
Теперь, мне кажется, назревает второй: более глубокое, чем прежде, критическое рассмотрение особенностей решений и действий высшего руководства страны в соотнесении с реальностями жизни. Звучит, я понимаю, слишком абстрактно и неэмоционально. Но можно сказать и по-другому: следует изучить и понять, какими были решения и действия «партии и правительства», если цена этих решений – потеря 30 миллионов жизней наших сограждан?
Четыре дня на Западном фронте
Борис Соколов
В апреле 1961 года Климент Ефремович Ворошилов, годом раньше отправленный в отставку с поста председателя Президиума Верховного Совета СССР, решил поучаствовать в полемике о начальном периоде Великой Отечественной войны, развернувшейся на страницах «Военно-исторического журнала»» и подготовить большую статью о своей поездке на Западный фронт с 28 июня по I июля 1941 года. Писать маршальские мемуары пришлось его адъютанту генерал- майору Л. А. Щербакову. Рукописи нескольких вариантов статьи хранятся в архиве среди многих документов и материалов маршала (РГАСПИ, ф. 74, on. I, д. 377, лл. I – 127). Статья маршала, насколько мне известно, не была напечатана, так что предлагаемые читателю записи Л.А. Щербакова – первая их публикация.
Первый вариант статьи представлял собой воспроизведение записей из щербаковского дневника: «У меня сохранились о тех днях подневные записи, которые я вел, находясь, по роду своей работы, при маршале К.Е. Ворошилове. Записи эти публикуются в том виде, как они велись почти двадцать лет назад, велись они тогда урывками в конце дня, но чаше тут же в ходе обсуждения происходящих событий на фронте и принятия тех или иных решений».
Дальше – самые интересные из записей Щербакова.
26 июня 1941 года. Кремль.
«Трем корпусам 13-й армии приказано занять обвод Минского укрепленного района, вернее сказать, бывшего укрепленного района, так как в связи с развертыванием оборонительных работ на новой Западной границе после воссоединения Западной Белоруссии укрепленные районы на старой границе, в том числе Минский, были разоружены.
Когда обсуждался этот вопрос в правительстве, маршал К.Е. Ворошилов, в то время председатель Комитета обороны при СНК СССР, был решительным противником разоружения УРов на старой границе. Он считал, что до создания надежных укреплений на новой границе, а для этого потребуется значительное время, ни в коем случае не только не стоит разоружать старые укрепрайоны, но по- прежнему содержать их в полной боевой готовности.
Но с этим тогда не согласились, и в числе других в полосе Особого Западного округа Минский и Слуцкий укрепленные районы были разоружены и законсервированы. Как бы теперь они пригодились, когда вражеские танки рвутся к рубежу Минск – Слуцк…»
В ночь на 27 июня Ворошилов по приказу Сталина отправился на Западный фронт. Щербаков записал в дневнике: «Незадолго до отъезда Климент Ефремович… вызвал по «ВЧ» маршала Б.М. Шапошникова, который находится на командном пункте Павлова.
– Борис Михайлович, сегодня ночью по указанию Ставки выезжаю к вам, – сказал Климент Ефремович. – При мне час назад товарищ Сталин разговаривал с Павловым и был крайне обеспокоен выходом немцев на коммуникации 3 и 10-й армий. Насколько я понял из разговора, командующий высказал уверенность, что войска должны пробиться на восток. Здесь трудно судить, на чем основана такая уверенность, но если войска сохранили хотя бы минимум организованности, такая возможность не исключена. Едва ли немцы успели создать в тылу этих армий достаточную плотность.
Маршал Шапошников говорил долго. Карандаш Климента Ефремовича попеременно останавливался северо-западнее Минска и в районе Слуцка.
– Да, да, я согласен с вами, – сказал Климент Ефремович, – форсированный отход войск из западных районов – это сейчас главное. Если немцы выйдут восточнее Минска, положение 3 и 10-й армий будет критическим.
Кладя трубку, Климент Ефремович проговорил: – Происходит невероятное – войска фронта совершенно неуправляемы, никто ничего толком не знает».
Следующая запись Щербакова помечена: «Ночь с 27 на 28 июня. Ст. Полынские хутора.
Климент Ефремович принял Шапошникова и Павлова в салоне и, пригласив сесть к столу, попросил командующего кратко рассказать о положении войск фронта, предупредив, что из его донесений и устных докладов товарищу Сталину он в общих чертах обстановку знает.
Павлов развернул на столе пятикилометровку и стоя долго протирал платком очки. Было заметно, что он все еще не поборол волнения, не покидавшего его всю дорогу от командного пункта.
– Положение войск фронта тяжелое, – начал доклад Павлов и, немного подумав, сказал, – вернее, очень тяжелое.
– Надеюсь, еще не катастрофа? – спросил К.Е. Ворошилов.
Павлов посмотрел на Климента Ефремовича, и в его воспаленных глазах мелькнула настороженность.
– Нет, – с большой убежденностью проговорил Павлов, – войска сражаются в условиях растущей угрозы на флангах, но я не теряю надежды, что В.И. Кузнецов и К.Д. Голубев (командующие соответственно 3-й и 10-й армиями. – Б. С.) смогут отвести войска на восток. Сейчас срочно нужны резервы, если они вовремя подойдут, противника мы остановим, фронт стабилизируем. Это сейчас главное.
– Подождите о резервах, – остановил командующего Климент Ефремович. – Скажите, как могло случиться, что за неделю войны отдана врагу большая часть Белоруссии, а войска поставлены на грань катастрофы, и, обращаясь к маршалу Шапошникову:
– Как вы объясните, Борис Михайлович?
– Наши неудачи можно объяснить радом причин, – проговорил маршал Шапошников. – И в оперативном отношении, я имею в виду нашу группировку на границе, и по степени укомплектованности вооружением и сколоченносги частей было много недостатков, но решающая, непосредственная причина: войска округа не были своевременно предупреждены о готовящемся нападении немцев, а следовательно, не были приведены в боевую готовность, что и предопределило в дальнейшем неблагоприятный для нас ход событий.
– Бесспорно, – согласился Климент Ефремович, – войска, ожидающие нападения врага, при всех их недостатках в стократ сильнее войск, застигнутых врасплох.
– Наша плотность на границе, – продолжал командующий, – была такова, что ее можно было проткнуть в любом месте. Что касается директивы Наркома Обороны о приведении войск в боевую готовность, полученную штабом округа за несколько часов до нападения немцев, то она никакого практического значения уже не имела. Войска в приграничной полосе были застигнуты врасплох, и большинство дивизий получили приказ о выдвижении на границу, когда вторжение немцев уже началось. Получи мы эту директиву хотя бы на неделю раньше, события, я уверен, развивались бы иначе. Во всяком случае, противнику пришлось бы иметь дело с организованной обороной. Немцев мы можем бить, это показали бои 6 и 11 мехкорпусов под Гродно даже в такой, крайне для них неблагоприятной обстановке.