— Обещал, да вины его больно тяжелые! Не одна измена...
Глебов обернулся ко мне.
— Ты чего столбом стоишь? Ступай, найди отца или мать да приведи их.
Делать нечего, надо было идти, хотя до смерти хотелось узнать, что за «вины» такие были у брага графа Орлова. Это уж потом я узнал, что поручик Григорий Орлов был не просто мятежник, а еще и в фаворе у императрицы, да в таком сильном, что она через этот случай пребыла в тяжести.
Так что Алексею Орлову ничего не оставалось, как для спасения брата вывернуться наизнанку.
Матушку я нашел позади флигеля стирающей белье императрицы. Увидев меня, она страшно удивилась и всплеснула руками:
— Как ты здесь оказался? Ступай, покуда лиха какого не учинилось.
— Тебя господин Глебов зовет, — важно сказал я.
Пока матушка суетливо собиралась, я успел трижды перекрутиться на одной ноге и сообразить, что можно вернуться и послушать разговор сенатора с гвардейцами. К полуоткрытой двери я подошел на цыпочках, боязливо озираясь. Сначала было тихо, потом я услышал вкрадчивый голос Глебова:
— Заслуги у вас немалые, но и вины тяжкие. Розыск всех вас в первые мятежники зачисляет. Я про то государю ничего не сказал, да ведь каждому на роток платок не накинешь. Дойдет до Петра Федоровича, не посмотрит, что простил. Так уж вы, детушки, сидите здесь и назад не проситесь. Я уж не говорю, чтобы за кого о снисхождении просить. У самих головы на живую нижу к телу пришиты.
— Долго ли нам здесь киснуть?
Голос был мне знаком. Он принадлежал человеку, которого Глебов величал князем.
— Полагаю, что долго. Поручить кому другому охранять императрицу опасно. А кидать ее в крепость, сами понимаете, несподручно — императрица.
— Отчего несподручно? Правительница Анна Леопольдовна в остроге не один год просидела.
— Вот вы и сядете охранять на крайний случай, — усмехнулся Глебов.
Из комнаты донесся томный вздох, прерывистое посапывание: кто-то раскуривал трубку. Потом опять Глебов — проникновенно:
— Вы думаете императрица одним вам поперек горла?.. Она и государю руки вяжет. Сами знаете, к наследнику у него доверия нет. Его ли сын или камергера Сергея Салтыкова, про то одному Богу да императрице известно. А новый истинный наследник только чрез новый брак может быть.
— Ему б слово одно только вымолвить или знак какой нам подать. Мол, такова его императорская воля, — тяжело подбирая слова, сказал князь. — А мы уж его освободили... Мало ли что с человеком случиться может... И в заточении, и на свободе... Женская натура слаба — легко рвется...
— Эка придумал, слово или знак. При его-то добросердечии... Да и не государево это дело. Такое дело угадывать надобно, если вы за отечество радеете...
— Отечество-то здесь при чем?
— Сам прикинь. Когда в императорской семье разлад, тогда и в государстве неустройство- Петр Великий это понимал. Оттого и сына на погибель отдал, — Глебов помолчал. Потом продолжил многозначительно: — Кто государево невысказанное угадает, много добиться сможет. А уж как благодарен государь будет! Просить не надо будет. Ни за себя, ни за брата.
Шаркая ногами, по лестнице стала подыматься матушка. Я отскочил подале от двери. Глебов высунулся, увидел входившую матушку.
Площадь перед Зимним дворцом. Литография Бенуа
— Ступай домой, да к завтрашнему дню сына приготовь. Чтоб опрятен и чист был. К государю его повезу. Его величество про него уж справлялся.
Матушка побледнела.
— Мал он, ваше превосходительство.
— Поговори у меня! Ему такое счастье в руки валит, а она — мал.
— Так как же я отлучусь? Меня к ее величеству приставили. Постель постелить.
Глебов коротко обернулся к гвардейцам, скрытым от нас дверью. Уж и не знаю, какой знак они ему сделали, только его превосходительство покивал головой.
— Сегодня государыне другие прислужат. А ты свободна. Смотри, все, что сказал, сделай. Я по утру еду, так что без помешки.
Выехали рано утром. Ветер с моря гнал низкие тучи, сеявшие мелкий дождик. Матушка сунула мне узелок с гостинцем, прижала к себе — отец еще с вечера строго-настрого наказал ей при расставании не голосить: «Что за дурость от счастья плакать? Парень, Бог даст, при императоре станет жить!»
На козлах, куда меня посадили, было зябко. Хмурый кучер в красной ливрее ударил кнутом по мокрым лошадиным спинам. По накатанной колее пошли ходко, без тряски. Убаюканный, я задремал. Кучер, однако, разбудил меня грубым тычком.