Она сразу сделалась бестселлером: кому недоступна химическая суть великого открытия, тот может насладиться «человеческим элементом» в процессе работы исследователей, описанной талантливо и точно. Однако мало кто из восторженных читателей откровенной книги Уотсона сопоставил ее главный предмет — историю эволюционного симбиоза (или симбиотической эволюции?) двух молодых ученых из разных «конюшен» — физической и биологической — с иными примерами столь же плодотворного симбиоза. Это может быть судьба разных органелл внутри клетки, угаданная Линн Маргулис, либо судьба разных племен, классов и сословий в ходе этногенеза, постигнутого Львом Гумилевым на примере кочевников Центральной Азии, а Арнольдом Тойнби — на примере эллинов и византийцев в Средиземноморье!
Вспомним, что в XX веке только два историка удостоились Нобелевской премии, это были немец Теодор Моммзен и англичанин Уинстон Черчилль. Первый изложил легендарную и драматичную историю Рима на общедоступном научно-популярном языке. Второй сделал то же самое со Второй мировой войной, в которой он активно участвовал. Возможно, если бы Тойнби или Гумилев больше написали о своем драматичном веке, они тоже попали бы в число нобелевских лауреатов по литературе.
А если бы эти богатыри формализовали свои историко-политические модели на языке строгой математики, тогда они, вероятно, удостоились бы Нобелевских премий по экономике вслед за Василием Леонтьевым и Леонидом Канторовичем. Но совместить два эти ремесла — нет пока таких искусников.
Хотя? Век-то нынче XXI-й! Этот двухлетний младенец неплохо учится у своих физиков и политиков, особенно когда оба естества сочетаются в одной персоне, как было с Петром Капицей или с Андреем Сахаровым. Правда, союз математики с историей вызывает еще сомнения в своей законности на фоне деятельности таких персон, как Фоменко. Но есть и противоположный пример. Замечательный историк Древнего Востока Игорь Дьяконов был избран в Российскую академию естественных наук, поскольку ему не нашлось места в отделении истории РАН. Может быть, так и лучше, чтобы такие люди, как Дьяконов и Фоменко, оказывались в разных академиях?
Хотя бы до той светлой поры, когда мировое ученое содружество выработает единый язык для теории эволюции самоорганизующихся систем, где бы они ни возникали. Ведь одни и те же странные аттракторы Лоренца обнаружились в кольцах Сатурна и в спектре излучения радиогенератора! Одно и то же сплетение эволюционных нитей заметно в молекуле ДНК и в российской либо английской истории, состоящей из взаимодействующих этногенезов. Механизм взаимного влияния таких нитей еще мало понятен, но он, кажется, похож на взаимодействие элементарных частиц в вакууме путем обмена квантами силовых полей, соответствующих этому вакууму! Внутри атомного ядра — это мезоны, угаданные Хидэки Юкавой в 1935 году и замеченные в космических лучах десять лет спустя. Внутри клеточного ядра — это «прыгающие гены», замеченные Барбарой Мак-Клинток на кукурузе в 1940-е годы и отмеченные Нобелевской премией сорок лет спустя.
Четырехкратная разница в темпе осмысления одинаково важных открытий физиками и биологами — это, кажется, характерный инвариант развития науки в XX веке. Но в его конце два этих темпа заметно сблизились, кажется, даже уравнялись. Уилкинс, Крик и Уотсон получили Нобелевскую премию через десять лет после открытия спирали ДНК, Говард Темин — через пять лет после открытия ревертазы.
Когда же эволюционисты всех мастей заговорят на едином понятийном языке? Похоже, что физики завершили свой вклад в синтез такого языка еще в 1970-е годы, когда они придумали малое объединение электромагнитных и слабых взаимодействий в мире частиц на основе глобального фазового перехода в физическом вакууме. Биологи внесли свою лепту около 2000 года, когда они завершили первичную карту своего вакуума, расписав в универсальном коде А Т Г Ц весь геном человека и дрозофилы, помидора и нескольких бактерий. В сфере истории народов главное дело сделали Тойнби и Гумилев. Они расписали динамику перехлеста и ветвления эволюционных нитей в разных временных масштабах — от векового ритма развития народов и цивилизаций до годичного или суточного ритма революционных событий, которым мы все были свидетелями. Чего еще не хватает для синтеза трех перекрывающихся вселенных — человеческой, биологической и физической?