Монополия коммунистической номенклатуры держалась на трех опорах: государственная собственность на средства производства (служившая формой корпоративной собственности бюрократии); безрыночная экономика; монопольная политическая власть партийно-чиновничьей номенклатуры, юридически узаконенная (благодаря конституции) вечная власть одной партии при безальтернативных выборах руководства этой партии и депутатов Советов.
Этот строй при всех его очевидных недостатках смог просуществовать три четверти века благодаря тому, что обеспечил решение основной цивилизационной задачи России в тот период; переход из аграрной цивилизации в индустриальную и, соответственно, переход основной массы занятого населения из сельского хозяйства в промышленность и сферу услуг. Дело осложнялось необходимостью обороны от внешней уфозы и неизбежностью догоняющего развития.
Но именно монополизм власти определил ту непомерно высокую цену, которую пришлось заплатить обществу за индустриализацию, и качество результатов, в полной мере обнаружившееся несколько позже.
Тем не менее задача была выполнена, и режим рухнул в тот момент, когда не смог обеспечить решение следующей цивилизационной задачи: переход от индустриального общества к постиндустриальному. В этот момент все три перечисленные характеристики системы из двигателей (пусть малоэффективных) превратились в тормоза, что привело к быстрому увеличению отставания от западного мира, а вскоре и к полной неспособности экономической и социальной систем вообще хоть как-то функционировать. Крах социализма стал неизбежен.
В новой России новая власть действовала медленно и нерешительно. Экономика в основном за последние десять лет действительно стала рыночной, но с целым рядом крупных оговорок: до сих пор не все цены определяются в свободной рыночной конкуренции; до сих пор вмешательство государства в экономику слишком велико. И все же реакция российской экономики на девальвацию рубля в 1998 году, типично рыночная, показала, что экономическая система, в самом деле, уже другая.
Политический монополизм большевиков рухнул в одночасье, еще прежде чем установились рыночные отношения. Но вскоре выяснилось, что осталась так и не решена проблема разделения власти и собственности. Это очевидное обстоятельство постоянно подвергается критике как слева (бизнес слишком влияет на власть), так и справа (государство слишком вмешивается в экономику). Практически государство получило возможность с помощью залоговых аукционов «назначать» миллионеров.
С развитием демократии ситуация могла бы измениться, но началась чеченская война, а война, как известно, способствует установлению режима чрезвычайщины, никак не демократического.
Так сложилась квазимонопольная система нынешней России: вроде бы все демократические институты в наличии, но действуют, как машина с отжатым сцеплением: мотор работает, а машина никуда не едет.
Новый монополизм власти вовсе не требует пересмотра конституции, достаточно изменить саму практику. Так, нет нужды возрождать систему цензуры с особыми органами и чиновниками, достаточно надавить на главных редакторов, и они, не желая ссориться с властями, сами будут исполнять роль цензоров собственного издания.
У нас нет гражданского общества, есть только гражданская толпа, которая требует отмены реформы жилищно-коммунального хозяйства, в то время как надо бы требовать как раз проведения реформы вместо замены ее простым повышением цен на жилье. Сознание этой гражданской толпы вообще достаточно специфично. Все социологи отмечали, например, парадокс сверхвысокого рейтинга президента при весьма низкой оценке деятельности правительства и всех остальных органов власти.
Это сознание маргиналов. Маргиналы есть в любом обществе, но только у нас ускоренная индустриализация превратила в маргиналов большинство, в очень короткий период переселившееся из деревни в город. Человеком урбанистической культуры считается, как минимум, родившийся в городе; но лишь в 1967 году число рожденных в городе превысило число рожденных в деревне. Маргиналы породили соответственную культуру, не слишком демократическую по самой своей природе.
Если мы хотим качественных изменений в сложившейся ситуации, необходимо укреплять и развивать не вертикаль, а горизонталь, горизонтальные связи, характерные для гражданского общества.