Юрий Левада
Имитация
Сегодня все жаждут стабильности: и массы, и средний класс, специалисты, и верхушка политической элиты. Но я считаю, что стабильности этой у нас нет. Я не согласен с тем, кто объявил, что собирается состариться и умереть при нынешнем режиме, думаю, ничего у него не выйдет.
Другое дело, что в обществе на всех его уровнях ясно видно стремление имитировать устойчивость, успокоенность, умиротворение. Слово «имитация» кажется мне ключевым. Как недавно написал в «Новой газете» Борис Кагарлицкий, итог 2002 года — придание стабильности нестабильному состоянию. Я даже не думаю, что в эту стабильность люди действительно верят, полагаю, что они скорее имитируют доверие.
Более всего из истории XX века нашим людям, как известно, нравится период правления Брежнева. Второе место занимает время Путина. Дальше —- провал, долго долго ничего, потом несколько процентов высказались за время Хрущева, несколько — за времена последнего царя, несколько — за период Сталина.
Нежная привязанность россиян к брежневскому застою, вполне очевидно, связана с их тоской по стабильности. Но если смотреть на тот период задним числом, легко увидеть, что эпоха Брежнева была крайне нестабильной. Потому большинство ее структур и рухнули в одночасье, что у них не было никакого запаса прочности. В этом году исполнится пятьдесят лет с момента, когда рухнул сталинизм; сегодня мы знаем о нем намного больше, чем знали прежде, и знаем, как прогнила верхушка сталинского режима и что там происходило на самом деле.
А был ли стабилен нацистский режим в Германии? Некоторые историки говорят: не полез бы Гитлер воевать со всем миром, держался бы еще сто лет. А мог ли он не воевать со всем миром? Впрочем, об этом пусть историки спорят...
Нынешняя российская власть сидит на нефтяной игле и практически не располагает никакой социальной базой. Прочность, устойчивость ее положения — иллюзия людей уставших, у которых к тому же нет никакой иной альтернативы.
Говорят: наша беда — монополия власти. Но кто мог бы сегодня эту монополию оспорить? Где альтернативная сила, социальная группа? У нас и Ельцин появился потому, что никого другого не было, новая власть создавалась из «подручного материала». Та же самая ситуация и сегодня. Я думаю, отсутствием реального выбора объясняется и всеобщая любовь к высшему начальству страны, когда доверие и одобрение президента растет, сочетаясь с недоверием и крайне критическим отношением к правительству и всем остальным властным институтам.
Иллюзию стабильности поддерживает некоторое социально- экономическое оживление: предприятия работают, государство более или менее исполняет свои функции — во всяком случае, в большей мере, чем это было лет пять назад. Это оживление кажется мне искусственным, поскольку возникло оно не столько вокруг создания чего-то нового, сколько на восстановлении, воссоздании старого. Это не создание, а возрождение. И надо бы нам покончить с экономическим детерминизмом. Даешь рынок, и все само собой наладится! Это опасное заблуждение. Вспомните Европу семидесятилетней давности: рынок-то был, а режим во многих странах... Пятьдесят лет назад тоже рынок был, а сколько европейских режимов держалось на полковничьих штыках? Сейчас в Европе ситуация иная, но не потому, что индустриальную экономическую эпоху сменила постиндустриальная, а потому, что резко усложнилась матрица общественных связей и отношений.
Скачок вверх в одобрении поведения президента после захвата заложников на спектакле в Москве можно объяснить только одним — страхом и растерянностью, других оснований нет. Мы обычно к концу каждого года спрашиваем россиян о их настроениях, ожиданиях, общем психологическом состоянии. 2002 год в ряду этих опросов ВЦИОМа обозначил себя ростом недоверия ко всем без изъятия общественным институтам, ростом страха и растерянности, но не озлобленности.
Главный показатель реальной нестабильности нынешней ситуации — война, которую власть не может не вести и которая давно уже идет не на Северном Кавказе, а на всей территории страны, включая Москву. Война в Афганистане все-таки была войной где-то там, на периферии общественного поля зрения, общественного внимания. Чечня пришла в центр страны, и это явное свидетельство разложения общества, армии, власти — всего. Общество с такой язвой в самой своей сердцевине в принципе не может быть устойчивым.
Никак не могу сказать, что неизбежные перемены обязательно будут переменами к лучшему. Но поскольку никто не готов ни к каким переменам, ни к каким действиям, все уговаривают себя, что стабильность уже достигнута и лучше, чем сейчас, быть вообще не может.