У российского подхода к науке и технологии есть своя уникальная ниша, которую специалисты иных культур и научных школ заполнить не могут. Русский подход — это что-то вроде квантовой механики, если сравнивать его с технологическим детерминизмом Запада. В каждом нашем поступке, в каждом сошедшем с конвейера тракторе, каждом разговоре и даже в самом языке, который не признает никакого порядка — даже порядка слов! — заложена фундаментальная неопределенность. Мы стремимся к пределу там, где человек Запада стремится к (золотой?) середине и компромиссу. Если нам надо решить задачу, мы делаем это, оглядываясь, так сказать, по сторонам, а не по ее внутренней логике. Мы не боимся приближенных и грубых решений, будучи уверенными, что детали осмыслим и доделаем впоследствии, если потребуется. В результате наша широта позволяет соединять все и вся, то есть находить новые нетривиальные решения и принципы на любом уровне и в любом месте. Все это совершенно непохоже на подход немца, американца, японца или англичанина. Россия — не та страна, в которой будет, так сказать, создан доработанный до малейших нюансов функционирования «мерседес». Но Россия, как, быть может, никакая другая культура, способна создавать новые устройства, новые принципы, новые прототипы. Это гигантская интеллектуальная и экономическая ниша, которая, по мере развития глобализации экономики и уровня технологий, будет только увеличиваться. Таково мое глубокое убеждение.
Итак, зададимся вопросом: каково экономическое будущее России в далекой перспективе? Чтобы сделать уровень жизни населения сопоставимым с западными стандартами и поднять бюджет страны до соизмеримого с уровнем США и Китая, каков наш стратегический резерв? Можно ли, например, представить, что через пятьдесят лет добыча нефти возрастет в десять раз? Такое предположение выглядит, разумеется, фантастичным. Совершенно очевидно, что никакого иного стратегического резерва, кроме научно-технологического потенциала, нет. А он-то как раз у страны имеется, его лишь надо рационально и дальновидно использовать.
Таким образом, существуют два фундаментально отличающихся друг от друга сценария развития страны. Если по-прежнему лицом деловой России будет не специалист, а ухарь, если для ведения бизнеса по-прежнему будут необходимы крыши, если дружба будет превалировать над законностью — и через десять, и через сто, и через тысячу лет стране останется только гордиться сложностью и уникальностью стоящих перед нею проблем, решения которых известны чуть ли не со времени создания кодекса Хаммурапи. Если же Россия сможет использовать гигантский интеллектуальный потенциал как Русскоязычной Ойкумены, так и свой собственный, если создаст для специалистов всего мира условия для свободного и безопасного бизнеса и сотрудничества на ее территории, если место ухаря на вершине общественной лестницы займут специалисты, она вернет себе статус мировой державы. И произойдет это за 10-15 лет, а может быть, и быстрее. Но для этого одного желания мало. Для реструктурирования уже сложившихся структур и отстранения от денежных потоков проходимцев, успешно имитирующих абсолютно все — от капитализма до законности, которых нынешнее положение в стране более чем удовлетворяет, необходимы дальновидная работа Государственной думы, эффективное использование вертикали власти и неуклонная воля высшего руководства.
Интервью Ю. Магаршака после выступления
— В докладе вы подчеркиваете, что речь идет не о диаспоре, а о Русской Ойкумене. Не боитесь таким заявлением спровоцировать страхи вроде «Русские идут!» и, быть может, гонения на представителей России?
— Гонения? Где? На Западе? В Канаде и Австралии? В Калифорнии? Вы шутите или совсем не представляете Запад.
Ситуация в корне обратная. Прежде всего напомню, что Ойкумена в буквальном переводе — весь разумный (обжи той) мир, а диаспора — расселение людей того или иного государства за его пределами. Именно попытка централизации диаспоры может беспокоить власти любой страны: рука Пекина или Москвы не всегда бывала дружественной, это помнят все и всюду. Если же речь идет об Ойкумене, то это именно то, что полностью вписывается в современную концепцию Запада: взаимопроникновение культур. В американских и канадских фирмах бок о бок работают китайцы, англосаксы, русские, коренные американцы. Каждый вносит свою лепту, не только профессиональную, но и культурную, в плане общего понимания, как подходить к проблемам. И этот полиморфизм — часть силы американской и вообще западной не только культуры, но и технологии.