Поднебесная ойкумена могла принять мало знакомую, но не чуждую коренным китайцам мировую религию родом из Индии почти так же, как сплоченное и разоренное солдатскими императорами Средиземноморье приняло в III веке от увлеченных греков и евреев новую веру в Христа Спасителя. В таком случае Запад и Восток Евразии оказались бы равноправны и равносильны в религиозном отношении; глобальный синтез средневековых цивилизаций начался бы в иных, более симметричных условиях и наверняка привел бы к иным результатам...
Однако произошло то, что произошло
Хозяином Северного Китая стал удачливый воин и мудрый государь Тоба Дао, питающий симпатию не к буддизму, а к учению китайских мистиков — даосов. В 440 году он объявит даосизм государственной религией и запретит уход в буддийские монастыри людям моложе 50 лет. Отслужи сперва свой срок в государстве, а потом спасай душу постом и молитвой, если не умеешь спасти ее трудом на благо империи! Понятно, что эта реформа не встретит сопротивления ни у коренных китайцев, ни у воинов-табгачей, ведь религиозные ритуалы даосов близки к традиционному для степняков культу Вечного неба.
Но вековой опыт Китая давно показал, что даосизм в одиночку не справляется с двойной функцией — мировой религии и государственной философии. Он нуждается в своем противнике и двойнике — этическом учении Конфуция — так же, как сам Конфуций нуждался h поучениях мудреца Лаоцзы. А приняв конфуцианство, правитель-варвар становится почти неотличим от правителя-китайца! Так северная варварская держава Тоба Вэй вступает на путь конвергенции с южной империей коренных китайцев — Лю Сун. Табгачский хан Тоба Дао войдет в китайскую историографию с титулом Дай У-ди — «Великий воинственный предок», — позаимствованным у самого знаменитого императора династии Хань. Национализм северных варваров (табгачей) постепенно растворяется в национализме коренных китайцев (хань жэнь), за спиною которых стоят четыре века имперского величия Хань и девять веков конфуцианской традиции «сяо жэнь».
Могучая идеология буддистов, пожалуй, устояла бы в таком диалоге культур ценою значительного и интересного внутреннего перерождения.
Теперь буддизм уходит из Поднебесной вдоль Шелкового пути
Конфуцианство понемногу возвращает себе идеологическую монополию в Серединной империи, юг и север которой воссоединятся только через полтораста лет. Не приняв мировую религию при единственном удобном для этого случае — в момент своего рождения, средневековое китайское общество повторит в своем развитии эволюцию античного Китая. После бурного расцвета империи Тан китайцы присмиреют и спокойно дождутся того момента, когда западноевропейские мореходы достигнут берегов Поднебесной ойкумены. Лишь тогда интервенция заморских варваров, осененных мировой религией и подогреваемых очередной технической революцией, явится для китайцев достаточным стимулом к идеологической революции в своем доме. Новый синтетический социализм станет наконец идеологией, равно влиятельной на западе и востоке Евразии в пору очередного переселения народов по всей Земле...
Иранский мир
Мы знаем, что в иранском мире «импортная» религиозная революция — натиск Ислама — начнется и победит намного раньше, чем в Китае: в середине VII века. Сравнимо ли это с постепенным вырождением и гибелью империи Хань в Поднебесной ойкумене? Обе державы родились в ходе успешных национальных революций против гнета инородцев, таковыми оказались цари династии Цинь в Китае и парфянские цари Аршакиды в Иране. Каждая из национальных империй, прожив около четырех веков, рухнула под напором новой идеологии социалистического толка, ею оказался национальный даосизм в Китае, интернациональный ислам в Иране.
Особенно интересно, что в обоих примерах посередине имперской эволюции ее ход был переломлен национальной революцией. В Китае это было восстание «Красных бровей», инициированное кабинетным переворотом конфуцианца Ван Мана в первые годы христианской эры. В Иране сходную роль сыграет в 480-е годы революция коммунистов-маздакитов. Начало ей положит еретическая реформа жреиа и пророка Маздака, который родился в иранской глубинке около 430 года, в пору, когда Ираном правит мудрый вазир Михран Нарсэ при удалом царе Бахрам Гуре.
Вряд ли можно установить прямую связь между иранской ересью Маздака и ее старшими современницами на Западе — несторианством и монофизией в Восточной Римской империи. Но косвенная связь очевидна: всякое теократическое государство чревато религиозной революцией, а пример мужицкого бунта легко проникает сквозь государственные границы.