СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2002
Жан Кокто. Портреты-воспоминания.
СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2002.
Сюрреализм самое интернациональное направление в культуре, объединившее людей разных вероисповеданий. Причем он проявлялся не в каком-нибудь одном виде искусства, а чуть ли не во всех. Но сюрреалистическим могло быть не только произведение искусства, сюрреалистическими могли быть ручка двери, вид из окна, шляпа на голове... даже очерк или нос воздушного лайнера. В то же время элементы сюрреализма отчетливо можно встретить в произведениях тех, кто сюрреалистом не был: приемы сюрреализма есть в фильмах «8 '/2» и «Джульетта и духи» Феллини или, скажем, в методах монтажа Годара, в произведениях писателей Ландольфи и Кальвино. Даже Павич, которого сюрреалистом никак не назовешь, порой имеет самых настоящих сюрреалистических героев (книги «Последняя любовь в Константинополе», «Звездная мантия»). Не значит ли это, что сюрреализм можно найти во всем? В каком- то смысле книга Шенье-Жандрон должна давать ответ и на такой вопрос, и если в прямую его в ней нет, то он все равно вытекает из содержания.
Среди произведений, исследующих направления в культуре прошлого века, эта книга одна из интереснейших. Автор пыталась как можно подробнее разобраться и понятнее написать о том, что на самом деле имеет сложные объяснения. Поэтому она занята не развязыванием и связыванием трудных узлов, а описанием событий, которые она выстраивает в образы — где, как, когда, кем сюрреализм начинался и представлялся. Сама автор о значении образа в произведениях сюрреализма говорит следующее: «Размышления о природе образа занимают сюрреалиста с самого начала, иначе говоря, интерес к этой проблеме зарождается одновременно со становлением практики и теории автоматического рисунка и письма».
К сожалению, произведения сюрреалистов практически не переведены на русский, и о многих из них мы можем судить лишь по названиям, которые автор приводит. Названия порой очень любопытны: «Автоматические послания», «Траур за траур», «Животные и их люди». «Однажды будет так», «Сообщающиеся сосуды», «Безголовая о ста головах»... В основном тщательно подбирая названия своим произведениям и книгам, сюрреалисты были так же требовательны к тому, кто мог бы быть в их рядах и что он мог делать. Со страниц книги не раз возникнут споры, разрывы, резкие оценки между ними, но, как показывает книга, они не расслабят сюрреализм, а наоборот, усилят его, поскольку сюрреализм — это тщательный отбор историй, вешей, поступков... Автор книги все время будет дополнять их новыми сведениями и действиями, выделяя своими ли, чужими ли словами наиболее важные моменты остроты этих споров: Кирико, например, «не может считаться типичным представителем сюрреализма: если образы его и являются сюрреалистическими, то их выражение — нет» (Макс Морис. «Зачарованные глаза»).
Ведь поступки сюрреалистов в зрительном восприятии, может быть, куда значительней письменного их наследия. Все-таки уроки и вдохновение скорее всего легче черпать там. Хотя сам создатель сюрреализма в числе показательных примеров для этого в своем знаменитом манифесте называет только литературные имена, причем часто при нем уже давно усопших людей: «Свифт — сюрреалист в язвительном, Сад — сюрреалист в садизме, Шатобриан — сюрреалист в экзотике, Гюго — сюрреалист, когда не дурак, Маларме — сюрреалист по секрету, Нуво — сюрреалист в поцелуе, Фарк — сюрреалист в создании атмосферы, Руссель — сюрреалист в придумывании сюжетов...»
Список в чем-то может показаться немного забавным, но в выразительности ему трудно отказать. Это желание с кем бы то ни было установить внутреннюю связь, а где понадобится, публично объявить о ней было особенностью сюрреалистов; на страницах книги подобные примеры будут часто возникать. Они давали автору возможность под крылом движения объединить тех, кто были его выразителями, и тех, кто ими в силу тех или иных причин не стали. В числе последних в первую очередь всегда будет назван Аполлинер и обязательно вспомнится Кокто. И не потому, что слово сюрреализм пошло от первого, а второй жил в то время, общался с ними, мог стать вполне одним из них, но он вообще не примкнул ни к какому направлению.
Эстетика Аполлинера всегда тяготела к чему-то другому, как у самих сюрреалистов. Он и был в литературе другим: писатель-экспериментатор, что неизбежно должно было привести его к модернизму, как «В гниющем чародее», если иметь в виду форму изложения. Она не могла не соответствовать требованиям сюрреалистов и их душевному состоянию. Написанный в виде отдельных монологов текст, излагающийся под разными именами (первый друид, призраки трех волхвов, феи, изнасилованная...), вбирает в себя языческие, ветхозаветные, античные прообразы и видения. Сам монолог делает его проблему в последующем хорошо решаемой у Кокто в его знаменитой радиопьесе «Человеческий голос». В ней исполнители монологов были сокращены до одного человека, что еще больше укрепило опыт Аполлинера в воздействии на литературные явления. Он стал, условно говоря, во главе новых значений экспериментального движения письма от тех, кто были до сюрреалистов, кончая теми, кто пришел после них. Он единственный, кто должен находиться в центре всех литературных направлений прошлого века по крайней мере во Франции, поскольку в его письме больше всего можно открыть их секретов.
Книга Кокто — писателя, художника, театрального и кинорежиссера, творчество которого вобрало в себя опыт и сюрреалистов, и авангардистов, и мифологические школы — составлена из его газетных публикаций в «Фигаро» в 1935 году. Время в них 1900-1914 годы. К моменту выхода этих газетных публикаций сюрреализмом, несмотря на его молодость, уже было сделано многое: Бунюэль в сотрудничестве с Дали уже успел снять «Андалузского пса» и «Золотой век» и навсегда с ним расстаться; в ряды сюрреалистов был принят будущий член правительства Франции Мальро, здесь даже оказался известный историк кино Садуль.
Быть сюрреалистом становилось модно, даже, можно сказать, обязательно, если в искусстве ты хотел чего-то добиться. А Кокто как будто этого всего не знал и в это время печатал в газете произведения, не имеющие ничего общего с ними. Но так ли это? Оставаясь всю жизнь удивительным наблюдателем, но не соучастником всех литературных направлений своего времени, Кокто в своей книге представляет предсюрреалистическую Францию. Он рисует ее улицы, дома, салоны, людей, ни разу не напрягая воспоминания, ни разу не прерывая его чем-то иным. Лишь однажды сюда крадутся иные слова, которые неизвестно о себе ли, о другом ли он говорит: «Успех сбивает с толку. Тогда я еще не знал, что успех может быть позорнее поражения и есть поражения, которые стоят многих побед». 1де начало этих строк в книге, где их конец... Кокто объясняет: «Не люблю смешения жанров. Театральная пьеса должна быть пьесой, фильм — фильмом, роман — романом, а статья — статьей». Как эта прекрасно иллюстрированная рисунками самого автора книга, где скоро начнется сюрреализм, но не говорится когда и где...
Сергей Нехамкин
Другая жизнь
Военно-штабная наука, как и любая другая, — занятие негромкое, кабинетное, для постороннего просто занудное. Ее корифеи «широко известны в узких кругах». Воинская слава достается маршалам и героям, и так ли важно обывателю, кто в действительности разработал вошедший в учебники маневр, кто продумывал знаменитую операцию.
Генерал-лейтенант Евгений Александрович Шиловский был доктором наук, профессором, заведовал кафедрой оперативного искусства (позднее ставшей кафедрой стратегии) в Академии Генерального штаба СССР. Он считается одним из корифеев советской военно-штабной науки. При этом личная жизнь Шиловского оказалась связанной с именами двух замечательных русских писателей XX века — сначала Михаила Булгакова, потом Алексея Толстого. Первому Шиловский обязан потерей семьи. Второму приходился зятем, и они крепко дружили.