Сценарии прогноза изменения возрастного состава населения г. Пущино на плоскости «возраст жителей — время развития города» (80x40лет): с) для «закрытого города» при условии, что из него нет оттока жителей и в город нет их притока; б) для «открытого города», через который движутся миграционные потоки
Расхождение по годам рождаемости (1) и смертности (2) населения: в особой точке (ОТ) число родившихся равняется числу умерших за год: а) сценарий «открытого города» при условии постоянных миграционных потоков через город, равных потокам 1979 —1981 годов:
б) сценарий «закрытого города», в котором миграционные потоки отсутствуют;
в) прогнозируемые кривые по сценарию «открытого города» (кривые 1П и 2П) и реальные потоки рождаемости (1) и смертности (2) с 1987 по 1997 годы; реальное появление ОТ опередило прогноз приблизительно на 22 года.
И наконец, третье — земля подмосковных научных центров принадлежит Академии наук. Сейчас она сидит на принадлежащей ей земле как собака на сене. А ведь можно построить в Научном центре один-два дома для кого-то на коммерческой основе при условии, что второй или третий лом будет построен ими же и отдан Академии наук как плата за землю, и проблема тоже будет решена.
Мне кажется, что многие вопросы, которые сейчас обсуждаются, легко решаются на государственном уровне, если есть ответ на главный вопрос: куда и каким путем пойдет Россия дальше? Если России не нужна наука, тогда необходимо распустить Академию наук, распустить научные центры. Все оставшиеся молодые научные сотрудники уйдут в бизнес, в торговлю или уедут за рубеж, а старые — на пенсию.
Что касается диаспоры, то в 1999 году нами была составлена специальная программа, в рамках которой был такой раздел — «Плюс диаспора». Он состоит из пяти пунктов, пункты банальные. Если сотрудники уезжают, надо попытаться если не вернуть, то хотя бы как-то объединить. За последние пять лет я объехал основных сотрудников, чтобы посмотреть, как они живут и работают за рубежом. Они — это наш «горячий резерв». После этого мы решили попытаться создать на территории России исследовательские институты, что называются «инстатутами без границ», и начать с себя. В биофизике всегда был климат своеобразный, по крайней мере, в нашем институте, и люди все равно тяготеют к родному институту, независимо от того, где они живут и чем занимаются. А сейчас уже многие из наших сотрудников занимают вполне приличные посты за рубежом — это полные профессора, есть руководители лабораторий. Так что эти сотрудники могут помочь институту, по крайней мере, в получении совместных грантов.
Все, о чем сейчас идет речь, мне понятно и близко, я не очень общаюсь с политиками, но думаю, что попытки установить более тесные связи со всей диаспорой, разбросанной по всему миру, — это совершенно верные действия, потому что, где бы ни жили, мы остаемся русскими людьми с определенной ментальностью, желанием помочь. И я это делаю все 26 лет после отъезда: когда-то, 20 лет назад, в моем офисе сидели Довлатов и Бродский, и мы мечтали создать Русский центр, а в середине 80-х годов я создал большую школу для подготовки программистов — это был дом для всех, кому было трудно.
Сегодня мой центр (International Career Consulting) тоже находится на Манхеттене, туда может прийти каждый за советом. Я вижу большое преимущество в консолидации российских и американских интеллектуальных сил.
Думаю, это удастся, потому что на уровне личных контактов это уже удается.
В любом сотрудничестве я всегда отдаю больше, чем получаю, живу чрезвычайно скромно, хотя очень хорошо знаю, как страшно быть нищим, я был в Америке нищим, был на Бруклинском мосту, я много знаю, многое прошел, поэтому очень многим людям помогаю, и в этом моя главная миссия.
Иосиф Тохадзе, директор филиала университета «Дубна» в Нью-Йорке
Подпрограмма «Плюс диаспора» ничего особо глобального не решает. Что касается омоложения кадров, то, может быть, она повлияет даже в обратную сторону. На что она может положительно повлиять, так это на уменьшение временных затрат на научные исследования путем использования западного оборудования в командировках. Второе — на увеличение кооперативных связей и на скорость прохождения англоязычных публикаций. Так что это направление нашей деятельности, как мы считаем, — полезное.
Теперь — какие проблемы имеют место и на каких уровнях их нужно и можно решать?
Конечно, Академия наук должна прежде всего заниматься фундаментальной наукой, но в современных экономических условиях это означает, что она будет еще очень долго финансироваться по остаточному принципу. Если бы мы в Академии наук вовремя сориентировались на наукоемкие продукты и каждый научный центр «оброс» достаточно большим количеством производств, то сейчас положение, по крайней мере в рамках научных центров Подмосковья, было бы значительно лучше. У кого есть и функционирует производство, живут сносно. Возьмем, например, Новосибирский научный центр, Институт ядерной физики. В свое время академик Г. И. Будкер создал производство, а теперь институт его имени продолжает делать ускорители, и насколько я знаю, зарплата у сотрудников порядка 1000 долларов. Оттуда люди не уедут. Мне уже в 70-х годах не дали возможности развить широкомасштабное наукоемкое производство в Пущине. Хотя одно я все-таки успел создать — это производство уже упоминавшегося первого и пока единственного в мире газотранспортного кровезаменителя перфторана.
Однако проблема, как я думаю, связана не только с отсутствием производств, а скорее всего с тем, что за 15 лет произошел развал экспериментальной и образовательной структуры научных учреждений, разрушилась государственная цепочка «фундаментальная наука — прикладная наука — предприятия, выпускающие наукоемкий продукт», отсутствуют заказчики на фундаментальные исследования, а все развитие экономики идет с ориентацией на быструю прибыль. Последнее, надо сказать, большой бич. Банки говорят: мы вам дадим любой кредит, берите, но деньги должны быть «короткие» — они забирают ноу-хау, продают его за рубеж, получают свои деньги обратно с прибылью, и на этом все кончается. Пока ситуация с таким негосударственным инвестированием денег в науку не будет изменена, никаких наукоемких продуктов в России не появится. Надо понимать, что любая наука high-tech — это «длинные» деньги. Поэтому, если рассуждать так, как рассуждают временщики, то, естественно, нужно схватить авторские права, сразу получить прибыль и уйти. Пока такая философия не будет поломана, можно спокойно относиться к тому, что уезжают молодые научные сотрудники. Чем их больше уедет, тем лучше. Хотя бы там они сохранятся как научный потенциал.
Наконец, еще одна проблема — произошло катастрофическое падение престижа научного работника, а это тоже вопрос государственный. Влияние фундаментальной науки на создание конкурентоспособных наукоемких отечественных продуктов сейчас несущественно и связано с тем, что исчезла последняя цепочка — производство. Поэтому все планы, которые сейчас создаются, должны идти не от фундаментального исследования к конечному наукоемкому продукту, а с обратного конца: что может в данный момент минимальными средствами освоить наша промышленность. И уже после начинать фундаментально-прикладные исследования. Потому что в противном случае цепочка будет настолько длинной, что будет действительно лучше продать технологию.