Но насколько прикладное исследование представляет научно-познавательную деятельность в целом? Современная наука — явление в социальном плане столь масштабное, по своим результатам столь значимое, а с экономической точки зрения столь дорогостоящее, что общество уже просто не может себе позволить безропотно и терпеливо ожидать результатов свободного поиска ученых. И речь здесь идет, конечно же, отнюдь не только о желании или нежелании. На самом деле, наука уже давно включена в процесс общественного производства и только как таковая может существовать. Но в этом взаимодействии общественного производства и науки очевиден явный дисбаланс сил — экономический и социальный приоритет принадлежит, безусловно, промышленному производству. Последнее же по понятным причинам стимулирует прежде всего рост исследований, прямо ориентированных на прикладное использование их результатов. В течение всего XX столетия удельный вес прикладного исследования нарастал. Фундаментальная же наука относительно сокращалась. Она, конечно, является фундаментом прикладной, но именно фундаментом для прикладной, а не сама для себя. В центр, на мой взгляд, выдвигается проблема выживания науки в массиве прикладных исследований.
Сегодня, я полагаю, набирает силу «синергетический» вариант внутринаучной рефлексии. И в ее рамках вновь вырисовывается проблема демаркации, проблема границы науки. Естественно, в ином виде. Надо полагать, таким образом сама наука отыскивает соответствующую форму самосознания. Но дело этим не исчерпывается. Фундаментальная наука непременно должна преодолеть локальность прикладных «знаниевых» образований. И синергетика помогает обозначить условия выхода из точки бифуркации к повышению организации системы, а не к катастрофе и окончательной фрагментации знания.
Динамичность науки заключается в ее стремлении к пограничным ситуациям, в способности к раскачиванию системы знаний, ибо именно в noгpaничных (на грани с псевдо) ситуациях внешние воздействия позволяют ей полагать новые горизонты и новую границу — формировать свою меняющуюся сущность. Успех не предрешен. Внешний импульс может иметь и разрушительные последствия для «раскаченной» системы — наука попадает здесь, на границе, в зону риска. Оптимистический прогресс отнюдь не гарантирован динамично меняющейся науке, перспектива выхода на более высокий уровень организации всегда связана с риском и уж во всяком случае не носит однонаправленного характера. Взлет не гарантирован. Демаркация того, что относится к науке, и того, что к ней не относится, — это всегда выбор пути через точку бифуркации. Чем-то все это напоминает поведение определенного типа физических систем.
А за гранью, как опасность, лежит псевдонаука — как вариант грехопадения, но как то, к чему влечет. Псевдонаука решает технические проблемы, переводя их в проблемы гуманитарные. Из технической проблемы она делает проблему психологическую и успешно ее решает. Фундаментальная наука, вторгаясь в сферу прикладных исследований, тоже рискует стать псевдонаукой. Отсюда возрастающее значение проблемы демаркации[* Проблема демаркации состоит в определении критериев разграничения научного знания и ненаучного. — Ред.]. Граница может пониматься по новому, как место встречи научного знания с другими его формами, но безграничной науки быть не должно. Таковы условия ее выживания в меняющемся современном мире.
В. Шупер старается сберечь каждое слово Б. Дружинина о судьбах фундаментальной науки
В А Шупер: — Второе пришествие Средневековья, уже ощущаемое нами, прежде всего в угасании интереса к научному познанию мира и общем упадке интеллектуального уровня, может быть предвестником тех глубочайших исторических перемен, о которых говорил на прошлых чтениях С.П. Капица. Все хорошо помнят его доклад, включавший и положение о том, что стабилизация численности населения в текущем столетии, а затем и возможное ее сокращение будут сопровождаться социальными катаклизмами существенно большего масштаба, нежели все, что знало человечество. Связано это с тем, что на протяжении всей истории численность человечества постоянно росла за исключением относительно кратких периодов войн, голода и эпидемий, а теперь демографические условия должны радикально измениться. При этом, по Капице, возможен возврат к некоторым, казалось бы, давно отжившим историческим формам, в том числе и средневековым. Прекращение экспоненциального роста населения может привести к существенному снижению темпов роста объемов материального производства. При этом постепенное вытеснение материального потребления нематериальным сможет привести к глубоким изменениям роли науки в обществе. Уже сейчас изменяются взаимоотношения между наукой и высшим образованием. Если раньше, в период расцвета науки и интенсивного притока кадров в нее, высшая школа играла по отношению к ней роль надежного тыла, то теперь главной продукцией фундаментальной науки во все возрастающей степени считают не научное знание, а людей, им овладевших. В новых условиях меняется и характер задач, стоящих перед наукой. Ю.В. Чайковский писал недавно в «Вопросах философии», что вопреки распространенному мнению о том, что Сократ не интересовался познанием природы, он поначалу докучал согражданам именно физикой в ее тогдашнем понимании. Однако, не встретив ни малейшего интереса, он перешел к моральной философии. Возможно, и современные физики, не встречая интереса общества, будут вынуждены постепенно сворачивать страшно дорогие исследования в области физики высоких энергий, отдавая предпочтение значительно менее затратным проектам. Однако и малобюджетный кинематограф может быть подлинным искусством, а «мегабюджетный» — совершеннейшей пошлостью, так что само по себе сокращение финансирования — это еще не конец науки. Ее конец — в утрате к ней интереса.