Имена исчезают, но не всегда. "Нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит".
В поле представлений других о себе каждый создает свое поле представлений о других. Думаю о человеке, связываю с его именем что-то важное для меня, значит даю ему жизнь в себе и тем создаю еще одну его жизнь, другую, чем та, что принадлежит только ему.
Однажды мы шли с друзьями по Москве. С нами темнокожая американка, красивая, как пальма. Крупная, стройная, пластичная. Руки ее при ходьбе двигались в немыслимой гармонии с телом, головой, ногами. Хотелось смотреть и смотреть, целый спектакль. Под северным солнцем так не бывает. Шли по площади Пушкина. Она взглянула на памятник и остановилась.
— Он черный?
- Да.
— Почему он здесь?
Мы объяснили: русский поэт, предки из Африки, убит на дуэли.
— Потому что черный?
Да нет, говорим, странная история, царь его недолюбливал...
— Потому что он черный?
Да нет, опять говорим, была задета честь жены, ему пришлось драться, его убили.
— Она была черная?..
Зная о черных по себе, американка была удивлена, что в России трагическую судьбу здешнего поэта, ее соплеменника, с цветом кожи никак не связывают. Но Пушкина она не знала. А в России персонажей с таким именем в течение двух столетий было примерно столько, сколько здесь за это время родилось людей.
Многие думают, что Пушкин один. Жил, писал стихи, погиб на дуэли, мы о нем помним.
Конечно, это не так, причем с очевидностью. Что помнят, говорят, пишут о нем, в школе изучают, сами учатся, других учат, — все правда. Но при этом Пушкиных многие десятки, а на круг и сотни миллионов. Это реальность. Остальное такая же реальность или материальные свидетельства.
Книгой "Пушкин в жизни" Вересаев позаботился, чтобы последующие поколения помнили, что Пушкиных и при жизни поэта было много. Он был окружен толпами персонажей, носивших его имя.
А сейчас Пушкиных не счесть. Это народ. Представители его по имени неразличимы. Все, как один, Пушкины Александры Сергеевичи. В Логосе они образуют государство с двухсотлетней историей, имя которого — Пушкин. В государстве парламент, законы, конституция, священные книги, служители культа. Периодические реформы сопровождаются интригами. Политика вступает в конфликт с культурой. Возникают диссиденты и расправы с ними власть предержащих. Поднимаются восстания. Доходит до гражданских войн. Ежегодно в июне тысячи Пушкиных собираются в Михайловском, чтобы почтить память поэта-патриарха. Другие Пушкины предпочитают Москву или Санкт-Петербург, бывший Ленинград, бывший Санкт-Петербург. Пушкинисты и пушкиноведы собираются на научные конференции. Люди живут, рожают детей, умирают. Детей, всех до одного, зовут Пушкин. Они тоже живут и умирают, рожают детей. У них своя вторая жизнь, как у персонажей с именем Пушкин, созданных Вересаевым, или у персонажей с тем же именем в анекдотах Даниила Хармса. Делаясь то, как пишет Пригов, "богом плодородья", то "стад охранителем", то "народов отцом", Пушкин продолжает оставаться тем, кем его любят и воссоздают в своей душе люди, дающие ему столь богатую событиями и долгую вторую жизнь, люди, которым несть числа. Судьба по-своему завидная. Душа прах давно пережила — таким вот способом.
Всякий, поселяясь в сознании другого обликом, словом, поступком, отражением в текстах или услышанных от кого-то словах, становится персонажем. Люди живут, а рядом с ними, иногда далеко, живут их двойники, рожденные в союзе с другими людьми, не менее реальные, чем они сами. Возьмите человека по имени Ленин. Это про него, видимо. Даниил Хармс говорил: "Жил один рыжий человек, но волос у него не было, поэтому рыжим его называли условно". Сергей Курёхин считал его мухомором, а пионеры над его трупом на Красной площади до сих пор галстуки повязывают и клянутся быть всегда готовыми, к чему скажут. Персонажи "отслаиваются" от человека и, наделенные атрибутами прототипа, ведут свою жизнь. В конце концов их может стать так много, словно это особое племя. Как все дети, они могут быть похожи или не похожи на своих родителей — того, чье имя номинально носят, и того, в чьей душе возникли и живут.
В июле 1980 года на похороны Владимира Высоцкого пришли толпы людей. Сотни тысяч. Запрудили площадь, стояли на крышах остановленных троллейбусов. В каждом — образ человека с хриплым голосом, невысокого роста, который писал и пел песни, как ни до, ни после не смог и не сможет делать никто. Он лежал на старой сиене театра, усыпанный цветами. А сотни тысяч рожденных им персонажей, похожих и не похожих на него, проходили мимо длинной вереницей, чтобы последний раз увидеть того, кто каждому из них дал имя Владимир Высоцкий. Когда с 1981 по 1985 я в роли пожарника дежурил на входе-выходе Театра на Таганке, днями, вечерами и ночами эти персонажи стучались в театр. Я им двери открывал, говорил с ними. Большинство были гении. Встречались идиоты. Меньше всего было тех, кто делал свое дело предельно просто, не врал себе и другим. Кто скажет, что из них одни более реальны? Пережившая прах душа певца пошла новым для нее путем, вот и все.