Регулярные неудачи в боях с арабами и в попытках привести всех подданных к единой вере привели Константа II к дерзкой мысли: возродить Империю на более послушном Западе. Но восстановить разоренный Рим император не в силах; поэтому Констант перенес в 663 году свою резиденцию на Сицилию — в процветающие Сиракузы, подобные восточной Александрии. Там пять лет спустя обиженный придворный убил владыку во время купания. Странное наследство принял юный Константин IV!
Выдающийся воин и честный человек, о делах веры он рассуждал просто: нужно прекратить все церковные расколы и быстро сближаться с правоверным Римом! Главный аргумент императора был очевиден: большая часть земель Востока, населенных монофизитами или несторианами, уже потеряна Империей. Вчерашние еретики быстро перенимают ислам от своих новых хозяев. Так наплевать на них! Защитить от Ислама можно только земли, населенные православными христианами. Значит, нужно запретить в Империи все ереси — включая монофелию, некстати поддержанную покойным прадедом. Всех церковников, ранее исповедовавших это нечестие, должен осудить 6-й Вселенский церковный собор, который начинает работу в Царьграде осенью 680 года. Годичная дискуссия завершится осуждением пяти патриархов и одного папы, который уступил нажиму Ираклия. Осудить покойного базилевса собор не решится: вдруг его царственный правнук обидится за прадеда?
Церковный собор не способен решить лишь одну проблему сжавшегося от внешних ударов, но упругого и активного Православного мира: единство власти в Италии и на Балканах. Император не может покинуть столицу, которой угрожают арабы с востока и болгары с севера. Тем временем в Италии дикари-лангобарды совсем распоясались: они пытаются помыкать римским папой! Императорский наместник затворился в Равенне и может защитить лишь самого себя. Что же будет с Римом? Не придется ли новому папе, минуя императора, договариваться с некими сильными варварами о союзе против лангобардов? Например, франки: они давно вошли в Италию и хозяйничают к северу от реки По. Правда, сейчас среди потомков Хлодвига разыгралась очередная усобица. Но как только она минует, римская курия протянет нить переговоров через Альпы, понемногу организуя западное католическое сообщество.
Скоро в этот союз вступит Испания: ее реке Рекаред уже решил порвать давний союз готов с арианской церковью. Правда, этот шаг не спасет королевство вестготов от покорения арабами в эпоху сыновей Абд-аль- Малика; но потом оборону Запада от Ислама возглавят более удачливые франки.
Византия, VI век
Эх, если бы сейчас имперская церковь поторопилась с крещением болгар на Дунае или хазар в Тавриде — так, как торопится беззащитная Римская церковь с крещением западных европейских варваров! Тогда Православное содружество наций, медленно отступая на востоке под давлением Ислама, стало бы (возможно, даже быстрее) наступать с юга на варварскую глубинку Центральной Европы. И в последующем разделе великого субконтинента на католический Запад и православный Восток соотношение сил могло бы склониться в пользу Востока! Увы, этот вопрос не включен в повестку 6-го Вселенского собора: император и патриарх уделяют так много внимания очищению своих рядов, что им недосуг помыслить о расширении имперских и церковных границ по линиям наименьшего сопротивления. Этот шанс национального возрождения в VII веке Византия упускает ввиду затянувшегося выяснения отношений между народом, властью и церковью. А упущенное однажды, как правило, не возвращается вновь...
Перенесемся в третий имперский центр VII века христианской эры: в царственный город Чанъань, стояший на берегу Хуанхэ. Имперская система в долине Желтой реки и к югу от нее существует уже девять веков, и весь этот срок неплохо обходится без государственной религии. Конечно, в Поднебесной ойкумене есть разные заменители церкви, но все они не приспособлены для экспорта в варварский мир. Конфуцианство и даосизм заменяют религию придворным либо мудрецам; буддизм нравится аскетам, женщинам и неуемным просветителям. Но чем может китайский император или его посол соблазнить боевого вождя тюрок или тибетцев, уйгуров или корейцев? Если нет понятной даже варвару святыни, остаются либо выгода, либо слава. Умеренных мужей привлекают китайские промтовары, а героев — возможность неслыханных подвигов в рядах имперской армии.
В итоге воевода-кореец геройски воюет против тибетцев на юго-западе Поднебесной, а старейшина покоренных тюрок успешно сражается с тюргешами в степи у озера Балхаш. Но обмен людьми и идеями не бывает односторонним: почти каждый степняк или горец, получив то или иное образование в Поднебесной и вернувшись в родные края, становится лидером того или иного возмущения соплеменников, превращает их инстинктивные поступки в целенаправленный и успешный натиск на Китай.