Странный наблюдается феномен. Чем ближе лицо женщины (или ее фигура) к среднестатистическим данным, тем привлекательнее оно кажется мужчинам. Очевидно, как показывают исследования, все лица, что мы видим, накапливаются у нас в памяти и хранятся в одном из уголков мозга. Нам, жителям городов, суждено дни напролет наблюдать тысячи и даже десятки тысяч человеческих лиц. Из- за нехватки места один образ накладывается на другой, как слайд наслаивается на слайд.
В конце концов, из множества лиц получается некий средний образ — милый, приятный, но какой-то безликий. Он не врежется вам в память; он давно там присутствует. Все крайности отброшены. Зато выявляется забавная арифметика красоты. Когда подопытной персоне показывают два красивых лица и просят оценить их, то выясняется, что каждое по отдельности лицо нравится меньше, чем их комбинация. Лицо, составленное из отдельных черт четырех женщин, еще приятнее для глаза, чем каждое из четырех лиц. Среднее статистическое всех женских лиц, увиденных во время теста, кажется еще неотразимее. Оно неумолимо нас влечет.
Впрочем, мы любуемся им, но недооцениваем. По шестибалльной шкале такое лицо неизменно получает 4-5 баллов. Шарм «королевы красоты» нужно сдобрить какой-нибудь изюминкой — чаще всего некой неправильной деталью. Так, гладкие, но безликие стихи запоминаются случайным перебоем ритма или редкостным словом — своим маленьким Ьагоссо. То же самое с женщинами. У знаменитых топ-моделей Наоми Кэмпбелл и Крис Тарлингтон губы отличаются от идеальных и этим манят. У Кейт Мосс нижняя челюсть заметно меньше, чем полагалось бы, и оттого «западает» в душу.
В любом красивом лице, замеченном нами, есть частичка нас самих. Ведь наш идеал красоты не может не включать некоторые черты одного лица, которое мы ежедневно видим по сто раз на дню. Это лицо, преследующее нас в стеклах домов и витринах, зеркалах и на фотоснимках, — наше собственное лицо. Мы невольно нравимся себе и, даже не догадываясь об этом, стараемся стричь под одну — «свою фирменную» — гребенку всех встречных. Подсознательно мы — верх привлекательности, ведь мы всегда стараемся привлечь к себе внимание.
Если человек соответствует этому образцу, он нравится нам. Если совсем не похож на нас, настораживает и отталкивает. Так, люди другой расы резко отличаются от нас и потому заведомо некрасивы. Зато, очевидно, по этой причине муж и жена в хорошей, крепкой семье бывают неуловимо похожи друг на друга. Каждый из нас ищет, в сущности, не другую половинку, а свою копию.
Самсон Мадиевский
Другие немцы
Жил немец. В 30-е годы он стал нацистом, но не по призванию, не по душе, а по стечению обстоятельств жизни. В годы войны тот кошмар, участником которого он оказался, привел его к мысли для нацистов совсем неординарной: «Мы покрыли себя несмываемым позором... мы не заслуживаем снисхождения».
Он начинает спасать жертв фашизма — поляков, евреев.
Один из ник, чудом им спасенный, стал выдающимся музыкантом, пианистом. Сегодня о нем, Владиславе Шпильмане, снят фильм «Пианист». О человеке же, его спасшем, сказано всего несколько слов. И все-таки имя немецкого офицера Вильма Хозенфельда, погибшего в лагере для военнопленных в 1952 году под Сталинградом, стало известно. Так и, как он, ходивших по острию ножа, было немного. Но они были, именно они стали совестью нации и сделали возможным ее возрождение.
О них — публикуемая статья.
По оценкам историков, в 1941 — 1945 годах в Германии нелегально проживали от 10 до 15 тысяч евреев (из них более 5 тысяч в Берлине). Они «легли на дно», чтобы спастись от депортации в лагеря смерти. Выжили менее трети — от 3 до 5 тысяч (в Берлине — 1370 человек). Остальных выдали «арийские» соседи, схватили при проверках документов на улицах и в общественном транспорте. Многие стали жертвами еврейских шпиков гестапо — в тщетной надежде спасти собственную шкуру те шныряли по улицам, высматривая знакомых и вынюхивая потайные убежища. Некоторые погибли при бомбежках или умерли из-за отсутствия медицинской помощи.
Мужчинам призывного возраста трудней всего было выжить в подполье — они больше привлекали внимание, особенно при облавах на дезертиров. Им нужно было или не появляться на улицах, или иметь надежные фальшивые документы. При личном досмотре их выдавало обрезание. Женщины, не имеющие детей, легче находили квартиру и заработок (обычно в качестве прислуги). Но беременные или же с детьми подвергались — и подвергали своих укрывателей — большей опасности. Наконец, имела значение более или менее выраженная еврейская внешность.