Воля выздоровел. Его мать в слезах благодарила Бога за спасение. С этих пор Серафима Васильевна стала открыто, истово религиозной. Она по- прежнему очень любила своего Ивана. Но была уверена: изучение мозга — кощунство, посягательство на творение Бога.
Нет, не это развело его с Серафимой внутренне. Это он как раз понял и сказал: «Давно, давно пора тебе вернуться на твою твердую дорогу...»
А развела — наука. Иван Петрович позже говорил своей сотруднице: как- то он вернулся с научного заседания. Взволнованный, стал рассказывать Серафиме о спорах, о своем выступлении... И вдруг заметил, что она заснула. «С тех пор я разлюбил ее».
Зима 1920 года, Петроград, Институт экспериментальной медицины
В виварии Института экспериментальной медицины непривычно тихо. Некому лаять.
Павлов никогда и не помышлял об отъезде. Революцию он с самого начала воспринимал как гибель своей родины — но оставался в России. Чекисты устраивали обыски у него в доме, отняли награды, национализировали всю Нобелевскую премию — он оставался. Арестовывали его друзей, его старшего сына Владимира, его самого — он оставался. Гражданская война погубила его сына Виктора — он оставался. Русский до мозга костей, он нигде, кроме России, себя не мыслил и не чувствовал. Но когда все лабораторные собаки погибли от голода и холода, он понял: работать в этой стране больше невозможно. Летом 1920-го Павлов пишет в Совнарком письмо с просьбой о «свободе оставления России».
Ленин потребовал: «совершенно немедленно обеспечить Павлова, его лаборатории, его животных, его помощников всем, что он только найдет нужным». Павлову назначают «особый улучшенный паек»: 70 фунтов пшеничной муки, 25 фунтов мяса, 12 фунтов свежей рыбы... Посланца с пайком Павлов выставляет за дверь. Лучше он вырастит овощи на огороде, чем примет из рук этих людей что бы то ни было.
Вокруг — развал, разруха, запустение, насилие. Павлов работает. Нет отопления в лаборатории — надевает шубу и меховую шапку. Нет света — оперирует с лучиной. «В тяжелое время остается одна жизненная опора: исполнение по мере сил принятого на себя долга». Так он свечку берег, когда в Рязани, маленьким, на Страстной неделе шел от церкви до дома... В темноте... И теперь такая же темнота — и ветер... Только не разглядеть, как тогда, моря огоньков в этой темноте... Не один ли он?
Ленин: «Религия есть род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ... Современный пролетариат становится на сторону социализма, который привлекает науку к борьбе с религиозным туманом...»
Они разрушают все, что им неподвластно, все, что им не понятно. Мы не можем обладать монополией на истину... Как невыносима этим большевикам та часть истины, что не дается им в руки!.. Боже мой, они еще ссылаются при этом на науку!
Воспоминание: эпизод со свечкой в руках мальчика. Вот он идет, маленький, бережет свечу, чтоб ветер не загасил...
Иван Петрович и Серафима Васильевна Павловы в год свадьбы, 1881
«Знаете, я ужасно люблю службу пасхальную... Я живо вспоминаю, как в четверг, на страстной неделе, мать снаряжала в церковь, давала свечку с собой, говорила, что там во время церковной службы надо свечку зажечь, а потом нести ее домой — и вот мы шли и боялись, как бы не потухла свечка...»
Резкий наезд: голова мальчика, черепная коробка, мириады клеток... Павлов — уже совсем другим голосом: «... А вера — это тоже есть нечто, подлежащее изучению. Ведь она тоже в конечном счете развивается из работы мозга...»
Ну да, разумеется, никакая «душа» в ходе экспериментов не обнаруживается. Но ведь он занимается не душой, а высшей нервной деятельностью.
«Мы не можем обладать монополией на истину»: мы можем говорить лишь о том, для чего у нас есть точный язык. А эти считают: ага, раз «наука» никакой души не нашла, значит Бога нет и все дозволено... Религия оберегала жизнь. Хранила порядок жизни, который они растоптали. Отказались от нее — и потеряли стыд, совесть, человеческий облик... ВОТ, что «дозволено» у них теперь.
Если бы не разгул разрушения в России — обратил бы он внимание на религию?
«...Только люди, не способные по-человечески чувствовать жизнь и самостоятельно задуматься над нею, могут восстать на религию. Какою жизненною трагедиею отзовется пропаганда атеизма, и сколько проклятий впоследствии вырвется на головы теперешних разрушителей религиозности!..»
И они еще ждут, что он будет им союзником. Благосклонности добиваются. Его исследования, говорят, «имеют огромное значение для трудящихся всего мира». Имеют, имеют, никаких сомнений...