Кого Мандельштам брал в свою школу? Не он выбирал себе учеников, они выбирали его. Мандельштам готов был учить всякого, кто этого по- настоящему хотел. У "абитуриента" могло не быть сверхвыдающихся способностей, важно лишь, чтобы он любил науку и честно относился и к своим способностям, и к науке в целом. Во вступительной лекции к курсу физики в 1918 году Мандельштам сказал: "Занятия физикой, углубление в ее основы и в те широкие идеи, на которых она строится, и в особенности самостоятельная научная работа приносят огромное умственное удовлетворение. Убеждать в этом я не хочу. Да и вряд ли здесь возможно убеждение. Тут каждый должен убедиться сам. Но я хотел бы, чтобы вы знали, что если кто-нибудь из вас почувствует в себе такое стремление, то для меня всегда будет большим удовольствием способствовать всем, чем я могу, его осуществлению".
В других школах к способностям относились иначе: Ландау проверял абитуриентов в настоящих приемных экзаменах и трезво относился к своим способностям, а Иоффе собственные способности изрядно завышал.
О редком сочетании в Мандельштаме обычно исключающих друг друга свойств говорил Тамм: "...Непередаваемая доброта и чуткость, любовная мягкость в обрашении с людьми сочетались в Л .И. с непреклонной твердостью во всех вопросах, которым он придавал принципиальное значение, с полной непримиримостью к компромиссам и соглашательству".
С подобным душевным складом создать научную школу нелегко даже в условиях цивилизованных. А Мандельштаму довелось жить в условиях совсем иных. Удивляться надо скорее признанию его научных заслуг в СССР: в 1928 году его избрали в Академию наук, в 1931 году наградили премией имени Ленина. Но главное, чему можно удивляться, что ему удалось столь полно реализоваться. Объясняется это прежде всего тем, что личность Мандельштама притягивала и людей практического склада, готовых в реальной советской жизни обеспечивать стены и крышу для его школы.
Другая часть объяснения — на рубеже 20 - 30-х годов "диктатура пролетариата" еще не закостенела в систему сталинизма и еще не полностью подмяла жизнь науки. Премии имени В.И. Ленина, учрежденные правительством в 1925 году, присуждались тогда по рекомендации Коммунистической академии — организации, с помощью которой рабоче-крестьянская власть пыталась совладать со старорежимной и — по уставу — автономной Академией наук. Тем не менее перечень первых лауреатов премии имени В.И. Ленина неплохо соответствует суду истории науки.
Среди тогдашних заслуг советской власти перед наукой по меньшей мере одна имела рабоче-крестьянскую форму. Это — результат работы Рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрин) по проверке Института физики МГУ в марте 1930 года. Школе Мандельштама шел уже пятый год, по научной продуктивности она опережала всю остальную физику МГУ, однако, по выражению тогдашнего аспиранта и будущего академика А. Андронова, "проф. Мандельштама держали в абсолютно черном теле". Административную власть в университетской физике крепко держал в своих "красносерых" руках Аркадий Тимирязев. Комиссия Рабкрина эту власть свергла.
В сентябре 1930 года директором Института физики стал Борис Гессен — философ и историк науки, видный человек в Комакадемии, но еще и гимназический друг Игоря Тамма, вместе с ним изучавший физику в Эдинбургском университете. Всего несколько лет дала история Гессену для заботы о "стенах и крыше" школы Мандельштама, и отсюда начался расцвет этой школы.
В близком научном окружении Мандельштама были люди с весьма различными социально-политическими взглядами. По словам из письма Тамма, "отвращение ко всему большевицкому — хотя ему очень хорошо — стало у Леонида Исааковича совсем болезненным, включительно до того, что необходимость сидеть за столом (в разных концах и не разговаривая) с коммунистом на ужине — причем этот единственный коммунист вел себя, по его же словам, весьма прилично — вызывает у него мигрень страшнейшую на всю ночь". Стоит заметить, что написано это в декабре 1922 года, вскоре после коллективной высылки из страны несоветских деятелей культуры.
К середине тридцатых годов сталинизм в одной, отдельно взятой стране был построен. Обеспечив лояльность Академии наук, правительство присоединило к ней Комакадемию, переведя руководство обновленной академии из Ленинграда в Москву При этом сюда же перевели и незадолго до того возникший Физический институт АН СССР — ФИАН. Директор института Сергей Вавилов научной основой своего института хотел сделать школу Мандельштама. В этом ему помогла советская история. В авнусте 1936 года арестовали Бориса Гессена. И сразу же началось "выдавливание" мандельштамовцев из МГУ. К счастью, им было куда идти — в ФИАН. В апреле 1937 года на собрании в ФИАНе С Вавилов взял на себя ответственность за приглашение Б. Гессену стать своим заместителем (назвав по имени-отчеству арестованного — и уже расстрелянного) и публично заявил о своем стремлении, чтобы Л.И. Мандельштам сосредоточил свою работу в ФИАНе.