Не надо быть крупным знатоком в области производства телефильмов, чтобы сообразить: на протяжении почти семи последующих лет авторы не могли изыскать средства на завершение сериала В итоге произвести досъемки им так и не удалось, спасибо еще нашлись деньги сделать из ранее отснятых материалов три дополнительные серии. Такова проза жизни.
Наверняка авторам это досадно. Уж кому-кому, а им хорошо известно, сколько за эти годы можно было отснять "уходящей натуры". Чего стоит одна Вера Константиновна Романова, дочь "царственного поэта" К.Р. (великого князя Константина Константиновича) и правнучка Николая I, умершая в 2001 году на Толстовской ферме в США! ^Или скончавшийся год назад в Нью-Йорке князь Алексей Павлович Щербатов, профессор истории и экономики, выдающийся генеалог и мемуарист, незадолго до смерти передавший в Россию 19 писем имама Шамиля. Или, слава Богу, благополучно здравствующая в Париже Екатерина Борисовна Серебрякова, дочь знаменитой художницы Зинаиды Серебряковой, сама художница и хранительница наследия своего брата Александра, имя которого в мире живописи, дайте срок, еще прогремит. Или живущий ныне в сибирском Канске 99-летний Георгий Александрович Малахов — в 20-е и 30-е годы руководитель молодежного крыла партии "Крестьянская Россия", действовавшей в эмиграции и имевшей подпольные ячейки в СССР...
Русское кладбище в Сент-Женевьев де Буа. Могила Д.Х. Мережковского и З.Н. Гиппиус
Да и мне, зрителю, было досадно смотреть, как авторы натягивают метраж мучительно ненужными сценами расспросов каких-то простодушных таксистов и антикваров. А когда началась пятая серия, озаглавленная "Возвращение", подумалось даже: ну вот, материалы про собственно изгнание кончились, кроят, что получится, из последних остатков.
Но даже если это так, следует благодарить судьбу. Да, мы могли узнать еще несколько интересных и важных историй из жизни эмиграции, однако в этом случае за кадром остались бы потрясающие свидетельства о возвращении. О том, как люди хотели вернуться в Россию, а угодили в страшный сталинский СССР. Пусть это, по сути, совсем другой фильм — "Не будем проклинать возвращенье", но это очень значительный фильм.
Скажу больше. Вот на экране старый художник Алексей Петрович Арцыбушев, никогда не бывший во время оно дальше воркутинских лагерей. Он рассказывает, борясь с подступающими слезами, про то, как в лагерной "больничке" умирал юноша-баптист Ваня Саблин, тоже никак не связанный ни с эмиграцией, ни е возвращением из нее. Даже не представляю, под каким предлогом создатели фильма привязали к своей тематике этот кусок, но спасибо им, что они это сделали. Тот, кто его увидел, уже не будет прежним человеком.
Контр-адмирал российского флота Георгий Константинович Стари.
Участник Цусимского сражения командовал крейсером "Аврора", позднее — командующий минной флотилией Балтийского флота. В эмиграции — "адмирал-извозчик", долгие годы работал шофером такси (архив сына, Б. Старка).
"Советские" люди 40-х и 50-х никогда не могли взять в толк, почему эмигранты возвращались. Замечательно, что для советского сознания такой естественный резон, как тоска по родине, был полной ерундой — его с насмешкой отвергали все без исключения. Сами же "возвращенцы" и сегодня повторяют с экрана: не жалели, не жалеем, не могли без родины. Даже те, кто поплатились за возвращение долгими годами лагерей и мук.
"В течение многих лет я видела один и тот же сон: вот Кирочная, вот наш дом, все отлично, все на месте" (так и хочется продолжить через запятую: "не было никакой революции, с Россией все в полном порядке...") — писала в своих воспоминаниях "Четыре трети нашей жизни" (М.: Русский Путь, 1999) Нина Алексеевна Кривошеина, мать одного из главных героев и повествователей фильма Никиты Кривошеина. Но не характерно ли, что, оказавшись в СССР и не найдя в нем России, она за все свои советские годы (1948 — 1974) так ни разу и не уступила уговорам мужа и сына посетить "Ленинград". Воспоминания о сказочном городе своей юности были ей слишком дороги, чтобы дать их бесповоротно перечеркнуть какому-нибудь жуткому полуразрушенному ленинградскому подъезду, пропахшему мочой и кошками, — таких, свидетельствую, было полно на улице Салтыкова-Щедрина (имя Кирочной в советское время).
В отличие от взрослых, несовершеннолетний уроженец Франции Никита Кривошеин знал, что его везут именно в СССР. Иллюзий он не питал, поделать ничего не мог, и действительность превзошла его худшие ожидания. Но — не чудо ли? — он говорит в фильме следующее: "Оказавшись в 1957 году в мордовском лагере, я впервые после девяти советских лет встретил нормальных людей — мыслящих, умных, замечательных, и примирился со своей страной".