Как к ним тянулись, к "возвращенцам"! В 50-е еще с большой опаской, но тянулись. Ведь они являли собой живое доказательство того, что существует другой мир, не просто чужая и чуждая заграница, а некая параллельная Россия, населенная русскими, но при этом, как ни удивительно, свободными людьми. Это вообще любопытная тема: образы заграницы вообще и Русского зарубежья, в частности, достигающие зрения и слуха молодых людей советского разлива, комсомольцев и значкистов ГТО. Эти образы обнадеживали: "Не робейте, ребята, есть другой мир — открытый и вольный, без соцсоревнований, пленумов Политбюро, кумачовых лозунгов и очередей за колбасой и чулками". И что мог весь агитпроп и соцреализм вкупе с Союзом советских писателей противопоставить какой- нибудь строчке всего лишь даже из Вертинского? Что уж говорить о живых свидетелях? Поэтому когда Никита Кривошеин говорит, что "органы" не сажали "ни за что" и настаивает: "Все мы сидели за дело", не надо думать, будто он просто любитель сказать нечто наперекор устоявшемуся.
Борис Георгиевич Стари в студенческие годы
Протоиерей Борис Стори.
Сын контр-адмирала российского флота, потомственного моряна Георгия Константиновича Старка.
После смерти матери в 1925 году Борис Георгиевич Стари поехал за границу на поиски отца...
В 1937 году принял священство. Его духовниками были отец Сергий Булгаков и митрополит Евлокий.
Отец Борис 25 лет был священником на Русском кладбище в Сент-Женевьев де Буа. Провожал в последний путь Ф. Шаляпина, К. Коровина, Д. Мережковского, В. Трефилову, Ф. Юсупова, о. Сергия Булгакова.
Вернулся в СССР в 1952 году. Жил в Ярославле.
Скончался 11 января 1996 года.
"Органы" с полной верой защищали коммунистический проект, не догадываясь, что он обречен на метафизическом уровне, — эта мысль Кривошеина, на мой взгляд, одна из главных в фильме. Историческая Россия миллионами ростков и стволов пробилась сквозь асфальт коммунизма, изломала и раскрошила его, не оставив ему ни одного шанса уцелеть. Эмиграция была важнейшей частью исторической России. Очень многое уцелело, произошло и состоялось исключительно благодаря ей.
Закупоренная бочка СССР протекала в тысячах мест, причем отнюдь не только на закате советской власти.
Поразительно, но так было даже в самые безнадежные времена. Я знаю это на примере книг. У одного питерского собирателя я видел и брал для чтения книги Сирина, Адланова, Осоргина и даже романы генерала Краснова — зарубежные издания 30-х годов, он покупал их просто в букинистическом магазине на Литейном в конце 50-х, что подтверждалось штампиками. По словам ветеранов книгособирательства, вшють, кажется, до 1934 года темная организация, вывозившая из страны на продажу редкие издания и антиквариат ради снабжения наличностью советской агентуры на Западе, в небольших количествах приторговывала в СССР эмигрантской художественной литературой и грампластинками (Вертинский, Лещенко, Морфееси, "О эти темные глаза"...) Пластинками, впрочем, торговали и в 40-е.
Не забудем также, что на благоприобретенных Сталиным территориях — в Прибалтике, Западной Белоруссии, Западной Украине, Закарпатье, Буковине, Молдавии — было море частных библиотек, и многие книги и журналы из них как-то вливались в Большой читательский оборот, перераспределяясь в нем в соответствии с законами горизонтального тяготения. У книг есть свойство: что-то их притягивает туда, где они нужны. В Ташкенте я встречал людей, которым удалось, возвращаясь в свое время на родину из Харбина (их почему-то направляли в основном в Среднюю Азию), привезти большие библиотеки. Официально все это подлежало цензурной проверке, но у нас, к счастью, дурные последствия дурных распоряжений весьма умеряются дурным их выполнением.
В 1986 году авторы фильма впервые побывали в Русском доме в Сент-Женевьев де Буа и там встретили полковника Петра Владимировича Колтышева, участника "Ледового похода", одного из ближайших сподвижников генерала А. И. Деникина...
П. В. Нолтышев сохранил верность своему Главнокомандующему, в эмиграции помогал ему собирать материалы для "Очерков Русской смуты".