Выбрать главу

Вообще-то говоря, эти энтузиасты могли бы и не обращаться к науке. Содержать животных в клетках и проводить над ними медицинские, то есть сопряженные с болью, эксперименты — плохо в любом случае. Даже если это не обезьяны, а мыши или крысы. Им тоже больно. Но Человечество, стиснув зубы и отвернув лицо, поручает своим врачам и ученым резать и потрошить несчастных животных — во имя так называемого блага людей. Разумеется, туг есть широкий простор для пылких моральных дискуссий, но мы не будем сейчас в них вдаваться. Речь идет конкретно об обезьянах, которых сторонники вышеназванного проекта хотят исключить из этого «круга равнодушия». Состоятельны ли их аргументы? Утверждение о почти одинаковом количестве генов у людей и обезьян вполне справедливо, но вряд ли содержательно. Цифры сами по себе не говорят ничего. Разница между человеком и обезьянами могла бы заключаться и в нескольких считанных генах, а то и вообще в одном-единственном. Кстати, многие эволюционные психологи всерьез убеждены, что «очеловечивание» началось именно со случайного появления у протолюдей некого особого «гена речи». (Такая точка зрения связана с именем известного лингвиста Ноама Хомского.) Но и без того в современной науке сегодня все шире утверждается мысль, что главное различие между людьми и обезьянами вообще не связано с числом, а лишь с характером их регулировки.

Видимо, сознавая слабость своего первою аргумента, организаторы проекта ссылаются на наличие у человекообразных обезьян зародышевого самосознания. В подкрепление этого утверждения они ссылаются на наличие у обезьян начатков языка. Прежде всего упоминаются идущие уже 30 лет исследования по так называемому обезьяньему языку знаков. Шимпанзе и бонобо (карликовые шимпанзе) действительно способны — под руководством экспериментаторов — выучить определенные жесты, означающие те *или иные слова. Однако первое возбуждение, вызванное этим открытием, давно уже улеглось. Выяснилось, что обучение идет мучительно медленно, число усвоенных таким образом знаков никогда не превышает двухсот, а обезьяньи «предложения» состоят в лучшем случае из двух последовательных знаков. В свое время большой шум вызвала обезьяна Кензи, которая якобы проявляла «выдающиеся» грамматические способности. Например, она могла, выслушав предложение: «Пожалуйста, возьми соломинку», поднять с пола клетки соломинку. Но специалисты указали на очевидную двусмысленность этого результата. Возможно, что обезьяна в этом опыте в действительности различала во всем предложении только один (уже известный ей) знак — «соломинка». Та же Кензи, по сообщениям работавших с ней исследователей, могла (нажимая на клавиши специального устройства) производить серию знаков, напоминавших связные предложения. И опять, как показала проверка, сообщения оказались преувеличенными: среднее число знаков в таких сериях оказалось 1,5, что не дает никаких оснований говорить о наличии у Кензи осмысленной грамматики.

Утверждение о почти одинаковом количестве генов у людей и обезьян вполне справедливо, но вряд ли содержательно. Разница между человеком и обезьянами могла бы заключаться и в нескольких считанных генах, а то и вообще в одном- единственном.

Однако, если верить энтузиастам, существуют и другого типа тесты, убедительно говорящие о высоком (хотя и скрытом) уровне развития сознания у обезьян. Речь идет о так называемых экспериментах с зеркалами. Например, обезьяне во сне наносят какую-нибудь метку на лицо или на руки. Метка эта не имеет ни вкуса, ни запаха, обезьяна может обнаружить ее, только глядя в зеркало, поставленное перед нею. Если разбуженная и поставленная перед зеркалом обезьяна будет чаще касаться этой метки, чем в случае, когда зеркала нет, это можно считать свидетельством того, что она распознает себя. Опыты показали, что шимпанзе, бонобо и отчасти орангутаны на это способны. Гориллы и дельфины — как будто бы нет, хотя кое-кто еще утверждает обратное. Все другие изученные в таких опытах виды — рыбы, собаки, кошки, слоны и попугаи — либо вообще не реагируют на свое изображение в зеркале, либо реагируют на него как на изображение другого животного.

Таким образом, шимпанзе во всяком случае способны распознавать себя в зеркале. Но что это означает? Можно ли саморазличение интерпретировать как самосознание? Даже среди людей есть случаи, когда индивидуумы с явно недостаточным самосознанием тем не менее различают себя в зеркале — например, аутисты.

Напрашивается вывод, что обезьяны, даже самые близкие к человеку генетически, не обнаруживают самосознания даже в тех опытах, где им предоставляется возможность его обнаружить. Нету них и зачатков языка. Их мозг в чем-то принципиальном устроен и работает как-то иначе, не так, как человеческий. Но как? Этого пока никто не знает. Однако то, что такое незнание вряд ли может служить достаточным основанием для провозглашения Декларации прав обезьяны, — это точно.

Владимир Гаков

Мир в сети

В этом году справило 35-летие сеть Интернет, без которой человечество XXI столетия уже не мыслит своего существования. И хотя дата условна (в 1969 году заработал всего лишь прообраз глобальной компьютерной сети), тридцать пять лет — срок немалый, чтобы «остановиться, оглянуться».

Тем более что и по сей день для большинства пользователей Интернета он остается вещью в себе: странная Всемирная Библиотека — без единого каталога, директора, владельца, наконец... Ситуация почти по Борхесу, который, как известно, был не только великим писателем, но и отменным мистификатором. Легенды и мифы сопровождают и обстоятельства рождения Всемирной паутины. Зато очевидно и общепризнанно: в ней можно общаться, в ней можно собирать нужную информацию (а также утонуть в океане всяческого хлама), наконец, в ней можно делать большие деньги!

Если завтра война

Вопросы, которые неизбежно мучают любого думающего неспециалиста-пользователя, вполне закономерны. Есть ли у Сети центр? Кто ею владеет (а значит, и ее контролирует)? Известен ли полный каталог всех сетевых ресурсов? Кто ее, наконец, создал?

Специалистам ответы известны. На первые три вопроса они отрицательны: нет, никто, неизвестен. А на четвертый — долгий и расплывчатый: как у всякого технологического прорыва, у Интернета много «отцов» в зависимости от того, что считать первым узелком Всемирной паутины и кого — первым «пауком».

Трудно поверить, но началось все еще в «доисторическом» (если мыслить временными масштабами Эры Интернета) 1960 году. Именно тогда Пол Баран, сотрудник американского «мозгового центра» компании Rand Coiporation, созданной в 1946-м, заинтересовался одной прикладной проблемой. Формулировалась задача так: создание универсального способа организации коммуникаций между различными центрами принятия решений на случай ядерной войны. В переводе на человеческий язык это означало следующее. Очевидно, что первый ядерный удар потенциального противника (кто им был тогда для Америки, напоминать не нужно) будет нанесен по центрам принятия решений — правительственным и военным. Поэтому Баран задумался, как соединить их компьютеры, чтобы они не зависели ни от самих «центров», ни от существующих телефонных линий.

Ученому пришла в голову аналогия с пчелиными сотами, которые пчелы достраивают сами, не имея единого «центра принятия решений», но зато обладая информацией о параметрах, позволяющих точно состыковать новые соты с уже построенными. Если заменить соты компьютерами, то, очевидно, такая система с большей вероятностью пережила бы воздушную атаку: информацию можно было бы доставить адресату «окольным» путем — через цепочку других компьютеров, и не всю сразу, а порциями (пакетами). Однако принятая тогда аналоговая запись информации в данном случае не годилась (проходя через многочисленные узлы, она заметно «тускнела»), поэтому Барану пришлось придумать еще и новый способ записи — цифровой.