Массовая культура всеядна, что ни попадет под руку — все в дело годится. Она ни единого предмета не оставляет без ценностных проекций.
Это хорошо видно на примере рекламы, которая превращает сигареты, пиво, жвачку в символы свободы, индивидуальности, освоения нового.
Сознание в эпоху его технической воспроизводимости
Массовая культура родилась, не подозревая, что она массовая (может быть, и не догадалась бы никогда, если бы интеллектуалы не объяснили). Она родилась как восполнение другой, утраченной естественной жизненной среды — традиционного общества и его фольклора. Источники ее на первый взгляд кажутся столь разнородными, что впору удивиться, как они вообще встретились и породили общее детище: «естественный» фольклор с его безымянностью, все- принадлежностью, повсеместной распространенностью — и «искусственное» массовое, стандартизирующее, «машинное» производство товаров и самой жизни, начавшееся в Европе конца XIX века.
Общее у них, как нетрудно догадаться, одно — безличность.
Индустрия больших городов стягивала жителей деревень, которые от корней и фольклора оторвались, а потребность в чем-то, по фольклорному типу организующем жизнь, осталась. Свято место немедленно стало заполняться типовой же культурной продукцией вначале вполне стихийно, с порождением массы промежуточных форм типа анекдотов или городских романсов. Затем, стоило лишь окрепнуть техническим возможностям у средств массовой информации, дело было поставлено на поток, и продукт стал штамповаться профессионалами.
От второго родителя — индустриальной цивилизации — дитя унаследовало фамильные черты: механическую воспроизводимость, серийность и общедоступность, совершенно как у фольклора. Загорелась заря эпохи поп-музыки и сериалов, мыльных опер и ток-шоу, рекламы и лавбургеров... Интеллектуалы довольно долгое время попросту не знали, что е этим делать, кроме как проклинать вслед за Кьеркегором и Ницше, которые еще до всякого настоящего масскульта посылали образцовые проклятия «искусству толпы».
Вскоре критическая масса массовой культуры в общекультурном пространстве оказалась уже настолько превышенной, что стало ясно: пора вырабатывать новые понимания. Традиционная новоевропейская эстетика «индивидуального», «неповторимого» оказалась попросту бессильна: массовая культура вообще «по ту сторону» не только индивидуального и неповторимого, но чуть ли не самого привычно понимаемого эстетического. Вобрав в себя как свои материалы и элементы, и искусство, и производство, и политику, и повседневную жизнь, массовая культура стала всем этим сразу одновременно, без разбора. Она — форма жизни, модус отношения к ней.
Масскульт — прежде всего одна из самых что ни на есть базовых форм повседневности. Воспитанный в напряженном культе новизны, человек модерна скучает и томится в повседневности, в которой десятки и сотни поколений людей превосходно уживались. Вся «высокая» культура существует как исключение из обыденного порядка вещей, но она требует для своего восприятия и специальных усилий, и определенной подготовки. Масскульт — это радикальная попытка разнообразить повседневность, не выходя, однако, в иные измерения бытия: несмотря на все свои эксцессы и излишества, она живет в режиме самосберегания. Даже когда она растрачивает избыток сил своих носителей (как в буйстве фанатов на матчах), она только затем это делает, чтобы они, выорав свой избыток, спокойно вписались потом в ту же повседневность. Массовую культуру сочинили, чтобы примириться с повседневностью без особых затрат ума и духа.
В лице «массовой культуры» интеллектуалы создали себе противника, который нужен им для поддержания собственного тонуса, как повод для постоянного уточнения собственной позиции.
Массовая культура всеядна, что ни попадет под руку — все в дело годится. Она страшно насыщена ценностями и смыслами, ни единого предмета не оставляет без ценностных проекций. Это хорошо видно на примере рекламы, которая превращает какие-нибудь сигареты, пиво, жвачку в символы таких больших вещей, как свобода, индивидуальность, освоение нового, и таким образом реклам ирует-то вовсе не их, а все те же стандартизованные до неузнаваемости новоевропейские ценности. Происходит «гиперсемантизация» мелких, подсобных самих по себе предметов: каждый из них разрастается до знака образа жизни, ценностной позиции. Причем такого, который касается буквально каждого: чего в массовой культуре нет, так это непосвященных.
Массовая культура со всеми «на ты», ведь она возвращает человека в молодость. В особую евро-американскую молодость. Она культивирует ценности, по сути, подросткового типа. Ценности общности — быть «как все», принадлежать к некой группе, иметь то, что имеют «другие», любить то, что любят «другие», делать то, что делают «другие», и одновременно — ценности самоутверждения: быть заметнее других, успешнее других... Ценности экстремального опыта, сильных ощущений, разнообразия: ведь при всей ее только ленивым не помянутой консервативности массовая культура жадно, ненасытно и постоянно требует нового — новых «звезд», новых песен, новых сплетен... Культ новизны, пронизывающий масскульт, выдает в ней законнейшее дитя новоевропейской культуры с ее ценностями постоянного самопревосхождения, динамизма, развития.
Масскульт живет настоящим, даже когда создает некие образы прошлого или будущего: не обремененная рефлексией и критичностью, она и в них видит лишь самое себя и собственные подтверждения. Она простодушно всему верит. Она возвращает своих потребителей в то состояние подростка, когда собственные возможности казались неисчерпаемыми, собственное время — безграничным, рост — главной задачей, развлечения — главным соблазном, чувственность — важнейшим предметом интереса. Да, пожалуй, и в детство, когда времени вообще нет: ребенок, как и че ловек масскульта, живет одним выпуклым настоящим. Ведь массовая культура и сама молода, ей по большому счету и века-то не исполнилось!
Отсюда и ее эклектичность: в точности как ребенку, ей все на свете интересно и значительно. В то время как «взрослая», «высокая» культура, брезгливо или просто не замечая, перешагивает всякие валяющиеся на земле фантики, щепочки, окурки, обломки, культура массовая их радостно подбирает, всматривается в них, в их самоценности, не слишком-то беспокоясь о том, что все эти чудесные вещи значили в тех контекстах, из которых некогда выпали. Она организует их совсем в другой язык, о другом повествующий. Как ни смешно, повествует он, кажется, о тотальной и нерефлектируемой, даром данной осмысленности жизни (только в детстве у человека так бывает), о становлении ее смыслов из решительно любого «случайного» источника. Ведь детство, между прочим, метафизический возраст тем вернее, что ничегошеньки не знает о метафизике...
Индустрия интерпретаций
Примерно к 30-м годам ушедшего века евро-американские интеллектуалы приступили к выработке теорий о том, что такое массовая культура и породившее ее массовое же общество.
Не знаю, скопилось ли вокруг еще чего-нибудь такое количество стереотипов и предрассудков (и контрстереотипов, и контрпредрассудков, которые суть не что иное, как те же стереотипы и предрассудки, вывернутые наизнанку). Массовая культура, разумеется, пуста, поверхностна, вульгарна. Она — область дурного вкуса. Она инфантилизирует своей примитивностью. Она уводит в иллюзорный мир. Она вообще апеллирует преимущественно к чему-то не вполне человеческому в человеке, во всяком случае, не вполне достойному: к сексуальности, страхам, жажде самоутверждения, наконец — к потребности в простых и ясных идеалах: вот, мол, добро в лице полицейских, а вот зло в лице гангстеров, и оно в конце фильма будет наказано. Нажимая на эти действенные рычаги, она манипулирует своей аудиторией. Тиражируя клише и не будучи по определению способной к порождению чего-то по-настоящему нового, она консервативна вплоть до косности.