Наградной крест за участие в обороне Порт-Артура в 1904 г.
Крейсер «Варяг»
Возвращаюсь к Русско-японской войне. Обе стороны после стояния пол Сыпингаем пришли к выводу, что нужно кончать военные действия.
Японцы в связи со своими обстоятельствами: Псют-Артур они получили, половину Сахалина они захватили, южная Маньчжурия оказалась в сфере их влияния — это немаго. Они оказались победителями в глазах всего мира. Другое дело, как трактовать это со строго военной точки зрения.
В мире нуждалась и Россия. В России в это время происходили процессы, которые фактически предопределили и неуспех этой кампании, и нежелание вести войну дальше. В 1904- 1905 годах в ней началась большая замятия. Связана она была, по-моему, с тем, что Россия находилась на переходе от одной исторической формации к другой. После 1861 года, после отмены рабства нужно было двинуть вперед развитие гражданского общества. Александр II это делать начал, но завершить процесс не успел. Он, может быть, и хотел бы, но его убили. Александр Ш делать это точно не хотел. Николай 11 колебался.
В результате Россия развивалась очень быстро в промышленном отношении, торговом, внешнеэкономическом плане, а с другой стороны — в сфере гражданского устройства делались очень робкие шаги. Немножко свободы дали тем, немножко другим. В результате внутреннее устройство России было очень несбалансированным. Царский двор не ориентировался на диалог с какими-то четко обозначенными и имеющими реатьную власть социальными группами, с теми же финансовыми кругами, промышленными, земельными и т.д. Ничего этого не было.
И более того — не было идущей из глубины времен традиций договариваться друг с другом. Всегда Россия стояла на том, что одни командовали, а другие подчинялись. И с 1861 года, то есть более чем за сорок лет, не было сделано ни одного заметного шага. Хотя было земство, например, но с большими ограничениями.
Нам сейчас смешно слышать, что на Российский съезд цветоводов требовалось специальное разрешение Главного жандармского управления или Министерства внутренних дел. Но это было так. Причем съезд проводился не в Петербурге, а в Москве и, казалось бы, никакой угрозы царскому двору представлять не мог.
Россия в гражданском отношении развивалась очень медленно: вот — земства, вот — кооперация, вот — какие-то образовательные учреждения. Но общественного диалога так и не возникло.
Важно, что на рубеже веков и начала XX века Россия оказалась в очень неустойчивом положении именно из-за этого переходного состояния, причем силы, которые фактически были в России, частью вообще не понимали своеобразия момента, частью не хотели с ним считаться, а частью ничего не могли сделать. На мой взгляд, Витте понимал, что происходит, и много сделал, но ведь ему многое и не дозволено было сделать, его просто отправили в отставку.
В результате тыл у русской армии в Маньчжурии был крайне непрочен, и бегству, о котором мы говорили, предшествовал развал тыла армии в Маньчжурии.
Пресса и историческая литература всячески хвалили Витте за тот мир, который ему удалось заключить, ему, вызванному царем из отставки и отправленному вести переговоры в Портсмут. И правильно, Витте проявил там и изобретательность, и дипломатические способности, и великолепный ум. Но, на самом-то деле, Япония стояла на грани истощения своих сил, а Россия—нет, козыри у нее еще были с чисто военной точки зрения, и поэтому- то портсмутский мир оказался таким более или менее благоприятным несмотря ни на что. Но—за спиной у армии была бурлящая Россия
Царский двор за последние двадцать лет ухитрился рассориться со всеми мало-мальски значимыми людьми — Витте и Столыпин наиболее характерные примеры, и при этом не завязали новых связей, не нашли новых людей. Они их и не искали, потому что, на самом деле, такие люди были, тот же Рябушинскии, например, выдающаяся личность, или знаменитый Путилов, фигура мирового масштаба, Прохоровы, Морозовы, молодые офицеры в армии и на флоте — Эссен, Колчак, Самсонов. Не было даже идеи сотрудничества с теми слоями и социальными группами, которые в новое время становились ведущей силой в развитии страны. Традиция власти — нежелание видеть ростки нового — тянется еще отсюда и жива по сей день.