— Неужели человек выздоравливает от того, что вы лепите его портрет?
— Это не так просто, как кажется. Любая психотерапия построена на клинической — лечебной — беседе. Методов туг множество, но у каждого —дуальная структура взаимодействия «врач — больной». Отношения — как между следователем и подозреваемым. Специалисты давно поняли: между двумя такими собеседниками полноценный, равноправный диалог невозможен. Смысл общения быстро теряется. Смотрите: вот я выяснил, что человек болен шизофренией. И что дальше? О чем с ним говорить? Спрашивать, слышит ли он голоса? Я знаю, что слышит. Выяснять, мужские они или женские? Тоже ни к чему. И то, и другое — плохо. А ведь общение — единственное оружие психиатра. Тупик!
Другое дело, когда в диалоге участвует третий. Мои техники — маскотералия. автопортрет, бодиарттерапия — меняют структуру лечения. Портрет своим присутствием разрушает иерархию двоичности. И это не просто «третий», а развивающийся во времени скульптурный образ больного. Он помогает врачу самому стать двойником пациента.
Маскотерапия могла бы работать уже в Древнем Вавилоне или Древнем Египте. Там были и душевнобольные, и медицина, и портретное искусство. Просто я первый попробовал лечить таким способом.
— Но зачем вам-то становиться двойником шизофреника ?.
— Для меня искусство — инструмент полного контакта с пациентом. Любой художник во время работы забывает обо всем. Он до самозабвения любит даже высохшее яблоко, которое изображает. А я люблю пациента и как врач, и как художник — свою модель. Классики тоже подчеркивают, что психиатр может рассчитывать на успех лечения, лишь если он до глубины души задет болезнью пациента. Напуган и потрясен ею.
Во время сеанса я чувствую больного как бы изнутри, вижу все нюансы его патологии. Мне уже незачем задавать вопросы и получать на них ответы. Я просто леплю; он просто позирует; между делом мы болтаем о пустяках, на которые, я знаю, в силу болезни его близкие давным-давно не обращают внимания. Задача — говорить со здоровой частью психики человека. Так происходит наращивание здорового начала.
А связь врача с пациентом действительно сильна. Если работу над незаконченным портретом по какой-то причине прервать — у врача наступает кризис. Перед глазами непрерывно стоят детали больного лица. Помню, со мной такое впервые случилось, когда пациентке запретил позировать муж. Дело происходило в маленьком поселке, и мужу было неприятно слышать от соседей, что жена зачастила в психбольницу. Лечение пришлось остановить. Я впал в депрессию. Закончил портрет по памяти. Состояние больной не улучшилось, и у меня кризис не прошел. Тогда я переделал ее портрет в автопортрет. И это решило мои проблемы.
Точно таким же самолечением с давних времен занимаются все художники. К автопортрету мастера, как правило, прибегают в тяжелые периоды жизни, во время творческих кризисов, душевных страданий, физических болезней. В таких работах всегда хорошо видны внутренние переживания ангора.
— Опять непонятно. Как может влиять на вас прерывание лечения чужой болезни?
— Попробуйте-ка помешать художнику закончить начатую картину. Он ведь все равно будет писать: картина его мучает, образ не выходит из головы. Это тоже своего рода безумие. Проходит оно, лишь когда работа заканчивается. Такое бывает не только со мной, но и со всеми моими учениками. Единственное средство — автопортрет. Так можно выходить из любого кризиса и депрессии.
— Значит, пациент выздоравливает потому, что между ним и вами встает нечто третье?
— Троичная структура дает возможность лечить аутизм — патологическое одиночество. Про аутизм психиатры знают давно, но видят в нем симптом шизофрении. Некоторые даже вкладывают в аутизм оригинальное содержание. Дескать, больные грезят, живут в своем мире, им вроде бы даже по-своему хорошо. Да, и грезят, и видят свой мир, и не замечают реальности. Но патологическое одиночество — болезнь. Она порождает другие расстройства, и с ней надо бороться.
— Портретным искусством?
— Сначала давайте разберемся, что такое аутизм? Я предположил: в его основе — искажение, обеднение или утрата зеркального образа собственного «я». Говоря проще: человек одинок, потому что у него неправильное представление о своей внешности. Наши исследования показали, что такие нарушения есть у всех душевнобольных. Скажем, толстяк мнит себя худым, кому-то полностью изменили лицо в ЦРУ, другой не видит собственного уха в зеркале, третий утверждает, будто у него запали глаза. Бывает, больной вообще не узнает себя в зеркале. Значит — у человека нарушен диалог с самим собой. А поэтому — и с окружающими. У здорового человека внутренний диалог не прекращается ни на минуту.