Что касается места синергетики среди других наук, то вспоминаются слова Ортеги-и-Гассета: «Век за веком человечество пробует идеал за идеалом, век за веком шлет оно живые стрелы к обманчивым горизонтам. Порой то в одном, то в другом чудятся ему черты идеала, совершенного и окончательного. Что только не становилось мишенью людского энтузиазма, всеобщего исступления! Но ослепление проходило, человечество осознавало ошибку, убеждалось в неполноте идеала и, меняя курс, вновь и вновь направляло корабль к воображаемому берегу».
Ян Шенкман
Зачем нам нужна ксенофобия
Эмиль Пайн. Между империей и нацией:
модернистский проект и его традиционалистская альтернатива в национальной политике России. — М: Новое издательство, 2004, 248 с
Эта книга появилась в продаже как по заказу — накануне теракта в Беслане. Теракта, в очередной раз напомнившего, что с национальной политикой в стране, мягко говоря, непорядок. И даже нельзя сказать, что в каком-то отдельном пункте. Непорядок по всем статьям. Отсюда и хаотичная смена глав местных администраций, и путаница в терминологии (то «контртеррористическая операция», то «война»), и откровенные намеки на «руку Вашингтона»: мол, знаем, откуда ветер дует, догадываемся, кому выгодны межнациональные конфликты в России и кризис ее государственности.
Так недолго договориться и до национальной идеи, о которой столько лет тоскуют российские политологи. Собственно, президент уже предложил эту идею: государство, его целостность и процветание. Всякий, кто не согласен с позицией и действиями России как государства, будет, следовательно, объявлен ее врагом и по мере сил уничтожен.
Согласно этнополитической концепции Пайна, директора Центра по изучению ксенофобии Института социологии РАН. бывшего советника Ельцина, бывшего руководителя группы по завершению боевых действий и урегулированию ситуации в Чечне и бывшего члена комиссии Совета Безопасности по Северному Кавказу, — это шаг к осуществлению традиционалистского имперского проекта.
Едва ли конкретизацию национальной политики, случившуюся после сентябрьских терактов, стоит воспринимать как неожиданную. Такая ли уж эго неожиданность, если вдуматься? Ведь именно за идею сильной России и надежду вернуть былое величие голосовала страна в 2000 году, выбирая себе президента. Не за либеральные свободы и рынок. Не за мир на Кавказе и гражданское общество.
Тогда Путин лишь умело перехватил великодержавные лозунги у ЛДПР и КПРФ, отняв у них голоса. Потом взращивал на них рейтинг и авторитет. Теперь он сделал их своим кредо и национальной идеей. И что характерно, не встретил противодействия со стороны общества. Скорее, наоборот.
Пайну, занимающемуся этнополитикой с 1993 года и активно участвовавшему в ее разработке на государственном уровне, лучше других видна подоплека и предыстория случившейся перемены. Одна из причин — неправильное позиционирование национальных вопросов: «Долгие годы предметом того, чем занималось Министерство по делам национальностей, были программы развития отдельных народов. Никто не занимался обществом в целом».
В основе же имперской политики, к которой мы сегодня пришли, лежит, по мнению Пайна, кризис самоидентификации. К этому кризису привел распад СССР. «Общество, — рассуждает Пайн, — определялось в гражданском смысле, главная тема была — зачем искать врагов, если враг в нас? Такого мнения придерживалось 60 процентов опрошенных социологическими службами».
Это был, можно сказать, плодотворный кризис, ведущий в перспективе к созданию гражданского общества и подъему страны. Но история решила иначе. Гражданское самосознание, столь сильное в период разрушения коммунистического государства, восстановления исторической справедливости и строительства планов на будущее, с 1995-1996 годов сменилось этническим самосознанием. Страна, не сумев справиться с внутренними проблемами, пошла наиболее легким путем — вынесла недовольство наружу. Сказались нетерпение, общий невроз. Страна со слабыми нервами, не дотерпев до конца инкубационного периода демократии, впала в истерику, стала искать виноватых.
Первыми заистерили политики и депутаты, самое слабонервное звено российского общества. Избирателей вирус национализма и ксенофобии в массовом порядке поразил лишь к концу 90-х. Об этом можно судить по ситуации с той же Чечней. Достаточно сравнить пацифистские настроения 95-го и милитаристские 2001-го. «Прекратить истерику!» — сказал президент в манере Глеба Жеглова, и ксенофобия из истеричной стала организованной, узаконенной официально.