Крах плановой экономики на селе сказался особо болезненным образом. Либеральные постсоветские правительства, начиная с Егора Гайдара, заявили, что не собираются более финансировать "черную дыру агропрома" — и во много раз в сравнении с советским периодом сократили вложения в сельское хозяйство. Ножницы цен стихийного рынка также в несколько раз расширились не в пользу села. В результате за первое постсоветское десятилетие производство важнейших видов сельскохозяйственной продукции сократилось до уровня начала 1960-х годов. Уровень жизни обитателей деревни понизился из-за резкого сокращения зарплат на селе, а то и многомесячных-многолетних денежных невыплат. Даже традиционное деревенское подворовывание из колхозов стало во многих случаях невозможным: колхозы разваливались и воровать стало нечего.
Идеалистические либеральные надежды на то, что политически освобожденные жители села инициативно и самостоятельно обратятся к независимому фермерству, нигде широко не осуществились. В начале 1990-х годов казалось, что фермерское движение набирает обороты, но достигнув на пике численности примерно 250 тысяч фермерских хозяйств и произведя максимум 2 процента сельскохозяйственной продукции страны, фермерство остановилось в своем развитии, а в некоторых регионах явно пошло на спад. Новый фермер не получил разумной государственной поддержки: доступных кредитов, системы реализации выращенного, эффективной кооперации. Он остался один против трех великих недоброжелательных сил: спекулятивного рынка, бюрократического государства и местного сельского сообщества, в котором так часто тон задают спившиеся бедняки, полные зависти к умелым и зажиточным односельчанам. Да и профессионализм большинства фермеров оказался низким. Обратившись от опыта наемных работников-служащих к всеобъемлющему семейному крестьянскому труду, многие из них обнаружили фатальную нехватку необходимых традиционных и современных знаний, умений.
Итак, советское форсированное раскрестьянивание ни для кого не прошло даром. Оно породило массовый эффект "выученной беспомощности" — неуверенности в собственных силах, склонности пассивно терпеть давление внешних неблагоприятных обстоятельств. Оно явно обнаруживается и на уровне сельских элит — среди местных руководителей сельхозпредприятий, чиновников, фермеров.
Однако не реализовался и худший постсоветский прогноз полного коллапса российского села, который мог привести к массовому голоду. Массовый спад сельскохозяйственного производства был (и во многом продолжается до сих пор), но никаких признаков надвигающегося голода не было (и в ближайшее время не появятся).
Главная причина, как нам кажется, состоит в том, что с исчезновением крестьянства автоматически не исчезла сельская ментальность российского народа. Сельский образ жизни в широком смысле этого слова во многом остался естественной и важнейшей ментальной ценностью страны. Людей выталкивала из сел в города бесперспективность их второсортного существования. Но вчерашние крестьяне в новый городской образ жизни привнесли массу сельских привычек и особенностей, от фанатичного стремления иметь хоть где- нибудь какой-нибудь кусочек земли со своей построечкой и огородиком до иерархии патримониальных отношений "старший-младший" на заводах, фабриках, в учреждениях советской и во многом постсоветской России.
Советское форсированное раскрестьянивание породило массовый эффект "выученной беспомощности".
С начала девяностых годов россияне в массовом порядке обзавелись собственными дачными и приусадебными участками, и страна превратилась в уникальный, единственный в мире гигантский социум мелких сельских собственников (селян), которые в огромном количестве и без всякой официальной регистрации производят аграрную продукцию прежде всего для семейного потребления. По оценкам экспертов, доля такой продукции достигает 60 процентов против 38 произведенной в крупных аграрных предприятиях и 2 процентов продукции фермерских хозяйств.
Конечно, селяне нынешние отличаются от крестьян уходящих. Прежде всего, практически исчезла многодетная семейная экономика, ориентированная на собственный домохозяйственный труд. Семья современного селянина по размерам почти соответствует среднестатистической российской "малой" семье, а ее члены чаще всего — наемные работники в крупном производстве и города, и села. Доход от семейного хозяйства, забирающего много сил и времени, существенное, но все же только подспорье к основному заработку.