И. Е. Тамм
Эту историю четверть века спустя Тамм рассказан мне, посмеиваясь, совершенно беззлобно. После того, как эти воспоминания были написаны, я узнал, что данный эпизод был упомянут Таммом еще в одном разговоре с двумя его ближайшими сотрудниками. Я решаюсь написать о нем отнюдь не с целью уколоть кого-либо или принизить, а только потому, что он с наибольшей полнотой характеризует отношение Игоря Евгеньевича к «приоритетомании». Ему было важно знать самому, что он смог это сделать, а если кто-либо другой извлекает радость из того, что разделит с ним внешнее признание, ничего при этом не совершив, — бог с ним, пусть радуется, это только смешно. Вероятно, это же поясняет, в каком смысле можно говорить, что Тамм был гордым человеком».
Если говорить о сравнительной оценке содержания двух работ 1934 года, то, похоже, Иваненко разделял мнение Фейнберга, поскольку не включил свою работу в упомянутый юбилейный сборник 1982 года, который сам составлял (и это вряд ли от чрезмерной скромности, поскольку поместил обе свои публикации 1932 года о нейтроне). И действительно, в заметке 1934 года Иваненко, ничего не добавив к результату Тамма, указал, что «точные вычисления первоначально были проделаны проф. И. Таммом». Если спустя полвека составитель Иваненко счел, что лаконичная фраза Тамма о независимости выглядит убедительнее текста «независимой» статьи, то этот расчет оправдался, судя по восприятию Герштейна.
И все же версия Тамма-Фейнберга о событиях 1934 года кажется настолько невероятной, что человек, не знакомый с моральными устоями Тамма и Фейнберга, может отнести ее на счет издержек памяти.
Историк науки устанавливает вероятности разных версий с помощью старых журналов. И вот в журнале «Успехи Физических наук» за 1934 год, в обзоре той самой конференции в Харькове, читаем:
«Тамм рассказал о том, как на основании теории бета-распада, которую предложил Ферми, можно вычислить взаимодействие между протоном и нейтроном. В результате вычисления он получает взаимодействие чересчур слабое для того, чтобы объяснить связь между протоном и нейтроном в ядре. Доклад Тамма вызвал оживленную дискуссию. Примененные им методы вычисления подверглись критике со стороны Ландау; мнения по этому вопросу разделились».
И никаких признаков вклада Иваненко, бывшего на той конференции. Конференция закончилась 22 мая, а уже 30 июня письма Тамма и Иваненко опубликованы в «Nature».
Мог ли автор обзора в УФН — Матвей Бронштейн — не заметить (или не желать заметить) вклад Иваненко? Вряд ли. Они работали в одном и том же теоротделе Физико-технического института в Ленинграде, поддерживали близкие отношения, начиная с середины 20 годов и до конца короткой жизни Бронштейна в 1937 году. Одним из результатов этих отношений был перевод знаменитой книги П. Дирака «Основы квантовой механики», первое издание которой вышло в 1932 году, второе — в 1937.
Так что приходится принять версию «соавторства», изложенную Е. Фейнбергом, как бы странно она не выглядела.
Впрочем, странностями не удивить того, кому довелось лично наблюдать главного героя этой версии. Такую возможность я имел около десяти лет, — профессор Д.Д. Иваненко значился руководителем моей дипломной работы (по физике) и кандидатской диссертации (по истории физики). И я своими глазами видел невероятное сочетание его «особых примет». Самой диковинной была неутолимая потребность подтверждать свое присутствие в истории физики.
Наука была его главным занятием, однако на коллег он смотрел через призму «нецитирования», употреблю его фирменное словечко. А свое негодование по поводу нецитирования он выражал с такой страстью, что это было бы смешно, когда бы не было так странно.
Ведь его явно увлекал сам процесс научного познания. На семинарах, когда ему было за шестьдесят, он давай фору участникам вдвое и втрое моложе его. Замечал ключевые моменты, ставил острые вопросы, указывал интересные связи. Ни разу, правда, я не видел каких-либо его физико-математических выкладок. Задач он не решал, и решений сам не проверял. Когда я студентом решил первую свою нехитрую задачу, проверку он поручил своему аспиранту, после чего сразу предложил направить заметку в печать.
Своим делом Иваненко считал лишь новые фундаментальные идеи, прокладку новых путей в науке. Он любил «ловить научную рыбку в мутной воде», однако при его технической невооруженности ловить мог только голыми руками. Нейтронная гипотеза 1932 гола была как раз такой рыбкой. Во всех других достижениях требовались более серьезные снасти и соответственно оснащенные соавторы.