Впрочем, идею вариативности и непредсказуемости эволюции массовое сознание тоже воспринимает плохо. Оно твердо убеждено (и фантастическая литература вкупе с кинематографом его в этом поддерживают): все должно в природе повториться. Если бы жизнь на Земле возникла заново, она бы снова создала стегоцефалов и динозавров, мамонтов и неандертальцев. Ну разве что с небольшими изменениями.
Как ни странно, картина, предлагаемая современной наукой, если и не совпадает с этой наивной верой в закономерность мира, то во всяком случае стала заметно ближе к ней, чем несколько десятилетий назад. Тогда было принято думать, что возникновение каждого вида — уникальное событие, которое не может быть повторено даже при повторении тех же условий. Однако палеонтологи стали все чаще замечать, что при формировании новых крупных и прогрессивных групп организмов их черты всякий раз возникали сразу в нескольких уже существовавших группах. Так, в девонском периоде сразу несколько групп кистеперых рыб начали независимо приобретать признаки четвероногих существ. Нынешние наземные позвоночные — потомки только одной из этих линий, но и другие существовали на Земле достаточно долго и порой заходили довольно далеко в своей «тетраподизации». Точно так же на протяжении всего триасового периода несколько ветвей примитивных рептилий независимо друг от друга приобретают черты будущих млекопитающих (сформировавшихся в конце концов только в одной из этих ветвей), а в конце периода юрского разные семейства голосеменных растений начинают рваться в цветковые. Словно эволюция объявляла конкурс на лучшую модель, скажем, наземного позвоночного, и сразу несколько КБ предлагало свои проекты.
Обсуждение причин этого феномена явно выходит за пределы нашей темы (тем более, что у ученых сегодня нет единого мнения по этому вопросу). Отметим лишь, что «конкурирующими КБ» всякий раз оказывались родственники, хоть и не очень близкие. Например, в амфибии рвануло несколько групп именно кистеперых рыб, а не каких-либо иных. А вот признаки самих кистеперых возникли в эволюции лишь однажды. Не будь этой группы вовсе, позвоночные, конечно, рано или поздно все равно вышли бы на сушу, но в каких-то совсем иных формах. Так что новые открытия не изгоняют из эволюции случайности и непредсказуемости — они только выносят ее на более ранние этапы.
Что же до полюбившихся человечеству динозавров, то они-то как раз представляют собой не только тупик (вопреки часто встречающимся утверждениям, у них не осталось прямых потомков), но и эволюционную случайность. Гигантизм ящеров и связанный с ним удивительный тип теплового обмена могли быть выгодны только при уникальном сочетании условий. Одно из них — ровный (с малыми сезонными и суточными перепадами температур), теплый субтропический климат, господствовавший в мезозойскую эру почти на всей суше. Потом суперматерик Гондвана распался, а его обломки, разъехавшись по поверхности земного шара, изменили глобальную водно-воздушную циркуляцию, и климат Земли стал гораздо контрастнее. Случись это на несколько десятков миллионов лет пораньше, никаких динозавров бы просто не возникло.
Этот обзор народных эволюционных концепций далеко не полон—чего стоят хотя бы представления об эволюции современного человека или вновь и вновь всплывающие идеи «социального дарвинизма»! Но и сказанного достаточно, чтобы убедиться: массовое сознание предпочитает не те модели, которые наилучшим образом отражают описываемое ими явление, а те, которые лучше всего вписываются в его собственную структуру. Подобно герою известного анекдота, оно ищет вещь не там, где та лежит, а там, где светлее.
Юрий Долгушин
Рассказ о настоящем биологе
В нашей стране наука генетика находится в совершенно особом историческом контексте. Погромная сессия ВАСХНИЛ 1948 года, поставившая генетику вне социалистической законности, нанесла советской науке огромный урон. Генетиков выгоняли с работы, из партии, отправляли в ссылку, запрещали преподавать. Перед вами отрывок из статьи в номере 5 нашего журнала за 1949 год — художественный отчет об этой исторической сессии Академии сельскохозяйственных наук.