— Почему вы вспомнили именно бизнесмена? Ведь обеспеченных в России меньшинство.
— Во время катаклизмов именно они теряют больше других. Бедные таких потрясений не испытывают. У них как не было ничего, так и нет. Известный факт: в негритянском Гарлеме самоубийц намного меньше, чем в благополучном Манхеттене. Почему? Жители Гарлема заняты борьбой за выживание.
Конечно, каждый должен иметь интересную работу и достаток. Однако, судя по моим наблюдениям, чем человек обеспеченнее, чем больше у него времени для внутренних переживаний и самооценки, тем больше поводов для тревоги, страха и депрессии.
— Тогда почему кончают с собой жители российской провинции? Разве не от одиночества, не от того, что чувствуют собственную ненужность и несостоятельность?
— Наша провинция никогда не жила хорошо. Так что перемены в нашем обществе ничего нового туда не принесли. Периферия страдает от другой проблемы: большинство попыток суицида там совершается под действием алкоголя и наркотиков. Раньше хоть водка была в дефиците, а наркотики вообще мало кто пробовал. Сегодня, к сожалению, и первого, и второго везде в избытке.
— Будто раньше народ не пил. При чем здесь дефицит? Зря, что ли, УК СССР карал за самогоноварение? Но не накладывали же при этом на себя руки.
— Откуда такая уверенность? В Советском Союзе статистика суицидов была закрытой даже для врачей. Когда я работал областным подростковым наркологом, мне понадобилось узнать, сколько человек покончили с собой за истекший год. Обратился к прокурору области по контролю за работой с несовершеннолетними. Прокурор с энтузиазмом убеждал меня, что суицидов в области нет и не бывает, хотя мы оба знали, что это вранье.
Хорошо, обратимся к опыту Прибалтики. Что, литовцы, эстонцы, латыши чувствуют себя там такими же брошенными, как русские? Я бы не сказал. Между тем среди стран бывшего СССР Прибалтика лидирует по количеству суицидов. Она страдает от повального пьянства. И это при том, что наркологические и суицидологические службы там давным-давно разрушены.
— Так у кого же, в конце концов, выше всего риск суицида?
— К самоубийству более всего склонны люди в возрасте от 25 до 50 лет, с высшим или средним образованием, занятые интеллектуальным трудом, и безработные, которые не ищут средств к существованию. То есть те, у кого есть время для душевных переживаний.
Нашими пациентами часто становятся писатели, актеры, художники. Эти люди живут большими страстями, испытывают высокие взлеты и не менее глубокие падения. Все они, независимо от материального достатка, склонны к размышлениям о собственной несостоятельности, к душевному дискомфорту, негативному восприятию реальности и другим разрушительным переживаниям.
— Вы говорите, что помогаете пациенту найти позитивные смыслы в прошлом. Но разве такой прием не действует только на психически здоровых людей?
— Да это же советский стереотип: не хочет жить - значит сумасшедший. Наоборот! О смысле жизни думает тот, у кого полный порядок с головой. Все мы мучаемся этим вопросом бесчисленное количество раз. Разве это повод для обращения к психиатру?
Действительно, в СССР несостоявшихся самоубийц ждала специализированная лечебница и пожизненное клеймо. Причем их диагностировали как психически больных, а сам суицид не фиксировали. Но это в прошлом. Заметьте, наше отделение находится на территории обычной городской больницы. Здесь врачи даже халатов не носят и пациентов не ставят на учет. Это не требуется. Надо различать тех, кого к суициду толкает безумие, и тех, кто запутался в личных обстоятельствах.
Вот типичный случай: к нам поступила девушка, у которой почти одновременно случилась смерть брата, увольнение с работы, конфликте любимым, а под завязку гинеколог сообщил, что она не сможет иметь детей. Представляете? Жизнь кончилась! И совершенно нормальная девушка наглоталась транквилизаторов. Потом неделю провела в институте Склифосовского.
Кстати, типично вели себя и родственники пострадавшей. «Скорую» вызвали только через несколько дней после происшествия, когда поняли, что сами не справятся. Боялись, что девушку увезут в психушку, и оттуда она выйдет с «белым билетом». Хорошо еще, что «скорую» все-таки вызвали. Бывает - не вызывают совсем или слишком поздно.