(В статье использованы фрагменты письменных работ студентов Севмашвтуза (филиал С-ПбГМТУ, г. Северодвинск), 1997-1999)
Ирина Прусс
Демографические странности
Цифры эти вроде бы всем известны, но всякий раз они поражают воображение: 4 миллиона лет ушло на то, чтобы человечество достигло численности в 2 миллиарда, 46 лет — на прирост еще 2 миллиардов и всего 22 года — на добавление следующих 2 миллиардов. По прогнозам ООН (по самому сдержанному варианту), в 2050 году на планете будет 9 миллиардов людей (есть вариант, по которому — 14 миллиардов). И все это в результате резкого снижения смертности и продления жизни человека. Поскольку планета, кажется, вовсе не готова накормить, напоить, вообще содержать такое количество довольно капризных и немыслимо деятельных существ, здесь уже формируется первое — оно же главное — противоречие нашего времени.
Человек стал жить намного дольше, чем когда-то: в XVIII веке средняя продолжительность жизни европейского аристократа равнялась 35 годам, теперь для жителей Европы, Америки, Канады и Японии она составляет 75 лет, и демографы осторожно говорят, что вряд ли в первой половине XXI века население развитых стран будет жить в среднем больше ста лет. И это хорошо.
Но нас стало слишком много. И это плохо.
До сих пор рост производства сельскохозяйственной продукции обгонял рост численности населения планеты, и хотя бывали неурожайные голодные в каких-то регионах Земли годы, никакой глобальной катастрофы не было. Теперь, утверждает доктор экономических наук Евгений Ковалев, напоминая нам эсхатологические предупреждения докладов Римского клуба, продовольственная проблема становится глобальной, потому что темпы прироста продукции сельского хозяйства не могут больше угнаться за темпами роста населения планеты. Более того, если человечество хочет еще долго жить на ней, необходимо умерить аппетиты: интенсивное земледелие и особенно животноводство губят почву, тяжелые машины уплотняют ее, а орошение уменьшает запасы грунтовых вод.
Между тем грех упрекать людей в чрезмерных аппетитах. По оценке Поля Эрлиха, в свое время обвиненного советскими политиками и учеными в приверженности людоедскому мальтузианству, «около 250 миллионов человек умерло от причин, связанных с голодом, за последние четверть столетия — примерно 10 миллионов в год».
Как раз жители Европы (теперь принято говорить — жители стран Северного кольца, принадлежащие к «золотому миллиарду» людей с относительно высоким уровнем благосостояния) эту проблему решили единственным способом, каким она решается без массовых эпидемий, войн или политического насилия: они снизили рождаемость. В самом начале восьмидесятых годов известный наш демограф и старинный друг журнала Анатолий Вишневский, директор Центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, со страниц нашего журнала объявил о начале великой демографической революции: демографическое равновесие высокой смертности и высокой рождаемости на наших глазах сменяется новым равновесием низкой смертности и низкой рождаемости.
Казалось бы, тот же самый результат, только другим способом достигаемый — но сдвиг произошел в самом ядре европейской культуры, высшей ценностью которой стала человеческая жизнь. Это можно обосновать тем, что единственный ребенок (а типичная европейская семья имеет именно одного ребенка) стоит родителям и обществу таких материальных, психологических, интеллектуальных затрат, каких прежде никому не пришло бы в голову вкладывать и в десятерых. Но на самом деле ценность человеческой жизни не нуждается в обосновании — она на то и одна из главных ценностей, что сама служит обоснованием поведения, мыслей, чувств, направляя деятельность людей, институтов и обществ в целом. Вся жизнь европейцев была перестроена в соответствии с ней. В семейных расходах, как и в расходах государственных бюджетов, вперед выдвинулись здравоохранение и образование.
И это прекрасно — по крайней мере для носителей новой культуры.
Правда, при этом пропитанная высокими (уманистическими ценностями Европа начала тихо вымирать. Падение рождаемости давно проскочило точку равновесия и продолжается до сих пор. Практически все страны Северного кольца (за исключением США) сами себя не воспроизводят.