— Почему вы вспомнили именно бизнесмена? Ведь обеспеченных в России меньшинство.
— Во время катаклизмов именно они теряют больше других. Бедные таких потрясений не испытывают. У них как не было ничего, так и нет. Известный факт: в негритянском Гарлеме самоубийц намного меньше, чем в благополучном Манхеттене. Почему? Жители Гарлема заняты борьбой за выживание.
Конечно, каждый должен иметь интересную работу и достаток. Однако, судя по моим наблюдениям, чем человек обеспеченнее, чем больше у него времени для внутренних переживаний и самооценки, тем больше поводов для тревоги, страха и депрессии.
— Тогда почему кончают с собой жители российской провинции? Разве не от одиночества, не от того, что чувствуют собственную ненужность и несостоятельность?
— Наша провинция никогда не жила хорошо. Так что перемены в нашем обществе ничего нового туда не принесли. Периферия страдает от другой проблемы: большинство попыток суицида там совершается под действием алкоголя и наркотиков. Раньше хоть водка была в дефиците, а наркотики вообще мало кто пробовал. Сегодня, к сожалению, и первого, и второго везде в избытке.
— Будто раньше народ не пил. При чем здесь дефицит? Зря, что ли, УК СССР карал за самогоноварение? Но не накладывали же при этом на себя руки.
— Откуда такая уверенность? В Советском Союзе статистика суицидов была закрытой даже для врачей. Когда я работал областным подростковым наркологом, мне понадобилось узнать, сколько человек покончили с собой за истекший год. Обратился к прокурору области по контролю за работой с несовершеннолетними. Прокурор с энтузиазмом убеждал меня, что суицидов в области нет и не бывает, хотя мы оба знали, что это вранье.
Хорошо, обратимся к опыту Прибалтики. Что, литовцы, эстонцы, латыши чувствуют себя там такими же брошенными, как русские? Я бы не сказал. Между тем среди стран бывшего СССР Прибалтика лидирует по количеству суицидов. Она страдает от повального пьянства. И это при том, что наркологические и суицидологические службы там давным-давно разрушены.
— Так у кого же, в конце концов, выше всего риск суицида?
— К самоубийству более всего склонны люди в возрасте от 25 до 50 лет, с высшим или средним образованием, занятые интеллектуальным трудом, и безработные, которые не ищут средств к существованию. То есть те, у кого есть время для душевных переживаний.
Нашими пациентами часто становятся писатели, актеры, художники. Эти люди живут большими страстями, испытывают высокие взлеты и не менее глубокие падения. Все они, независимо от материального достатка, склонны к размышлениям о собственной несостоятельности, к душевному дискомфорту, негативному восприятию реальности и другим разрушительным переживаниям.
— Вы говорите, что помогаете пациенту найти позитивные смыслы в прошлом. Но разве такой прием не действует только на психически здоровых людей?
— Да это же советский стереотип: не хочет жить - значит сумасшедший. Наоборот! О смысле жизни думает тот, у кого полный порядок с головой. Все мы мучаемся этим вопросом бесчисленное количество раз. Разве это повод для обращения к психиатру?
Действительно, в СССР несостоявшихся самоубийц ждала специализированная лечебница и пожизненное клеймо. Причем их диагностировали как психически больных, а сам суицид не фиксировали. Но это в прошлом. Заметьте, наше отделение находится на территории обычной городской больницы. Здесь врачи даже халатов не носят и пациентов не ставят на учет. Это не требуется. Надо различать тех, кого к суициду толкает безумие, и тех, кто запутался в личных обстоятельствах.
Вот типичный случай: к нам поступила девушка, у которой почти одновременно случилась смерть брата, увольнение с работы, конфликте любимым, а под завязку гинеколог сообщил, что она не сможет иметь детей. Представляете? Жизнь кончилась! И совершенно нормальная девушка наглоталась транквилизаторов. Потом неделю провела в институте Склифосовского.
Кстати, типично вели себя и родственники пострадавшей. «Скорую» вызвали только через несколько дней после происшествия, когда поняли, что сами не справятся. Боялись, что девушку увезут в психушку, и оттуда она выйдет с «белым билетом». Хорошо еще, что «скорую» все-таки вызвали. Бывает - не вызывают совсем или слишком поздно.
— Можно ли понять, что рядом с тобой человек, решивший свести счеты с жизнью?
— Давайте посмотрим, какие виды самоубийств различает наука. Основатель отечественной суицидологии профессор Айна Григорьевна Амбрумова делила их на две категории: диалогическую и монологическую. Для пациентов из диалогической группы суицид — последний аргумент в споре. Для монологической — договор с собой.
Начинается все с того, что человек вступает в конфликт и не может доказать свою правоту либо потому, что не хватает аргументов, либо — его не хотят слушать. А диалог предполагает общение. И тогда суицид применяется, чтобы быть услышанным, чтобы надавить на оппонента, чтобы добиться его согласия. Поэтому цель самоубийцы диалогической категории — обратить на себя внимание. Он ждет, что в последнюю минуту оппонент вытащит его из петли, зажмет перерезанную вену, оттащит от края крыши, и раскается в своем упорстве, и уступит. В его подсознании всегда крутится мысль: «Вот сейчас я пойду в ванну и порежу себе вены, а дверь не закрою, пусть видят. Посмотрим, что они станут делать».
У нас недавно лежала очень импульсивная девочка. Повздорила с родителями и у них на глазах попыталась броситься с 12-го этажа. Но в разговоре со мной девочка призналась: распахивая форточку, она совершенно трезво рассудила, что ее тело туда не пролезет. И действительно не пролезло. Да тут еще родители подоспели, оттащили, запричитали, сразу стали ласковыми, предупредительными.
Все бы хорошо, но поскольку любой самоубийца находится в аффектированном состоянии, в его расчеты часто вкрадывается либо ошибка, либо случайность. Тогда попытка действительно заканчивается смертью, которой он вовсе не желал.
И все-таки среди наших пациентов больше людей диалогической категории. Они выживают чаще. Монологическая — категория более серьезная. Человек разочаровался в возможностях диалога, перешел к беседе с самим собой и принял окончательное решение на основании самоанализа. Здесь нет публичности, нет цели посмотреть на реакцию окружающих. Такие суициды проходят тихо и, как правило, завершаются «успешно».
Остановить монологического самоубийцу очень трудно, но можно. Обычно перед уходом он совершает некоторые характерные действия. Приводит в порядок дела, возвращает долги, пишет завещание, прощается с друзьями. Идет подготовка. Но действия, предполагающие подведение итога, нельзя сделать тайно. Чтобы разгадать намерения человека, надо относиться друг к другу со вниманием, которого хочет каждый.
— Предположим, я заметил в чьем- то поведении нечто настораживающее. Как понять, что он находится на грани, и что надо делать?
— Напомню, мы говорим о человеке психически здоровом. Его подавленность и тоска сразу обратят на себя внимание. Он будет искать в вас сочувствия и поддержки. И если собеседник, пусть даже в шутливой форме, но с грустью изъявил желание повеситься, не делайте вид, что вы этого не услышали, не спешите комкать разговор. Наоборот, его надо разговорить.
Пусть болтает, пусть изливает душу. А вы в ответ: «Знаешь, друг, у меня тоже море неприятностей. Я тоже иногда думаю, что больше гадостей, чем у меня, нет ни у кого. Думаю, тебе надо обратиться к специалистам. И ие бойся. Тебя не будут вязать и колоть нейролептики. Тебя не поставят иа учет. Сначала они разберутся, почему и как это все произошло, а потом подумают, как изменить твою жизнь к лучшему». И направьте его к нам. Пусть позвонит по телефону 471-21- 63. Или дайте номер телефона службы доверия. Когда я общаюсь с журналистами, всегда прошу его опубликовать: 205-05-50. Это не реклама, потому что служба государственная. Там работают профессионалы и консультируют в любое время суток бесплатно.