Оптимизм. Но очень умеренный
Хотя при этом мой оптимизм, разумеется, более чем умеренный. Мы встречаем и любопытнейшие ситуации, когда, скажем, 63% русского населения Печорского района Псковской области из соображений удобства одновременно являются гражданами суверенной Эстонии. Это очень много людей, занимающихся немножко контрабандой, немножко браконьерством на Чудском озере и в окрестных лесах, уже непосредственно в Европейском союзе. Никакой нужды ни в губернском начальстве,
ни, тем более, в федеральном, они не испытывают. Какие ментальные изменения вызывает такая сложная форма жизни, я не знаю. Но какие-то вызывает.
Да, один из трех малых городов обречен исчезнуть, — но какой именно —фатально не предопределено. Здесь и включается или не включается работа конструктивного мышления.
Я проводил в Удмуртии (мрачное место — Удмуртия, и президент там мрачноватый, но тем не менее люди живут довольно любопытные) простенькую вещь: конкурс студенческих курсовых работ всех ижевских вузов, обращенных к городу, к его проблематике. К этому моему изумлению и удовольствию, присоединились два тамошних техникума или колледжа. Конкурс на работы, на которые у городской власти не хватает ни времени, ни денег, ни зачастую соображения, что вообще такие задачи есть: от экологии до социологии. От работы с детьми, требующими особого внимания, до реальных проектов обустройства "пятачка", на котором реально народ назначает свидания, но который никогда не фигурировал в генеральном плане города как значимое место.
Какой-нибудь Абаканский университет предлагает организовать правовые консультации студентов- юристов в отдаленных районах. Там, где эти студенты будут работать, шансы сохранения места повышаются, там, где их не будет — уменьшаются.
Ситуация, как в сообщающихся сосудах: если в одном месте прибыло, в другом убудет. Так, чтобы прибыло везде, в ближайшие 20 лет быть не может. Вопрос "где прибудет?" становится предметом состязательности и начинает обостряться. И местные микроэлиты начинают это серьезно понимать как форму собственного выживания. А это уже начало того, что греки называли "политеей". Именно это, с моей точки зрения — начало демократического пространства, а не все то, что рисуется на красивых бумагах...
СЕМЬ ЧУДЕС XXI ВЕКА
Александр Зайцев
Великий
французский мост
Одни называют его сооружение "безумной затеей", "фараоновым трудом", другие — шедевром строительного искусства. В Южной Франции, близ городка Мийо, возведен величественный мост, которому в этом веке, очевидно, суждено стать таким же символом страны, как Эйфелева башня. Это — мост, уходящий в небеса. (Его изображение украшает обложку апрельского номера нашего журнала за этот год.)
Живописная долина реки Тарн и прежде привлекала туристов. Здесь, как на картинах французских художников XIX века, зеленые гряды холмов до сих пор обернуты желтыми полосками полей и перевиты ленточками сельских дорог. Современность словно не решалась ворваться в эту долину — разве что по одной из ленточек, если посмотреть с высоты птичьего полета, медлительно переползали небольшие, как насекомые, разноцветные машинки. Близ города Мийо они подолгу застывали на месте, Громко гудя и жужжа.
Теперь даль пейзажа дополнила новая деталь. Словно художник, заканчивая картину и оставшись ею недоволен, провел кисточкой от рамки до рамки, перечеркивая ландшафт
тонкой белесой чертой. Или же лента дороги, поддетая налетевшим ветром, поднялась в воздух и с тех пор парит, чуть касаясь нескольких бетонных столбов, возведенных в долине. Эта "ленточка в воздухе", "черточка на холсте" и есть Мост, самый высокий мост в мире. Из Эйфелевых башен возвести бы ему парапет. С его пилонов и эта стальная громада, пугавшая Мопассана, покажется если и не спичкой, то причудливой лесенкой, по которой можно было бы подняться на мост — мост, вот уже второй год летящий по небу Франции.
Начиналось же все с машин, с их неумолчного роя, настойчиво вползавшего в долину, будившего ее, — с этого роя металлических насекомых, от которых хотелось бы отмахнуться.
На этой невероятной высоте строился виодун Мийо
Но им иного выбора не было. По пути с южного побережья Франции в Париж ровная гладь автобана сменялась старой проезжей дорогой. "Ухабист путь к столице счастья" (П. А. Вяземский). Долина реки Тарн, словно пропасть, разделила две современности. Потоки автомобилей, мчавшихся одни на север Франции, другие на юг страны или в Испанию, замирали перед вереницей зеленых холмов, протянувшихся до горизонта. Машины осторожно, в очередь, съезжали на узкую дорожную ленту, петлявшую десятки километров среди холмов. Марево ядовитых газов, нескончаемые гудки и глуховатый гул голосов наполняли долину, развеивали ее покой.