Так, в оценке Дибнера его начальник был очень самостоятелен. Подытоживая эксперименты, проделанные в 1944 году, Герлах обратил особое внимание на опыты, проводимые опальным физиком, и добился того, чтобы в плане на 1945 год его работы получили гриф "высшая степень срочности". Теперь все надежды были на Дибнера — того самого физика, который, по словам Карлша. несомненно стремился создать атомную бомбу. И создал ее, инициируя ядерную реакцию с помощью кумулятивных взрывчатых веществ (в этом ему помог опыт, накопленный Шуманом).
Да, бомбу.
Офицеры британской разведки, подслушавшие 6 августа 1945 года стихийный диспут физиков, с удовлетворением отмечали, что выдающиеся немецкие ученые не верили, что такую бомбу можно создать. Однако от внимания разведчиков не укрылось волнение, с которым эти "узники ума" обсуждали чужой успех. Некоторые впали в настоящую истерику. С чего бы это? "В свете того, что нам известно теперь о деятельности того же Герлаха, становится понятен нервный срыв, пережитый им в Фарм-Халле", — пишет в рецензии на книгу немецкий историк Дитер Хофман. Это было отчаяние видного ученого, которому лишь неодолимые обстоятельства помешали совершить открытие всей его жизни.
Фрагмент ультрацентрифуги для обогащения урана-235
В Ордруфе разверзся ад.
Нет, не случайно автор книга именует Герлаха "отцом немецкой атомной бомбы". В одном из российских архивов Карлш обнаружил донесение советской разведки из Тюрингии, где в марте 1945 года произошли два мощных взрыва. Погибли военнопленные. Отмечен "сильный радиоактивный эффект". Эта депеша лишний раз подтверждает давние слухи о том, что в Тюрингии, на полигоне Ордруф, в самом конце войны произошло что-то неординарное. До сих пор многие не склонны верить в эти россказни, хотя еще в ноябре 1944 года советская разведка докладывала о ведущейся подготовке к испытанию "секретного оружия огромной разрушительной силы".
По гипотезе Карлша, 3 марта 1945 года на полигоне Ордруф к югу от Готы, возможно, было проведено первое испытание немецкой атомной бомбы. Взрыв унес сотни человеческих жизней. Именно поэтому все немецкие физики, причастные к атомному проекту, до конца своих дней хранили молчание, боясь, что их объявят военными преступниками. Однако сохранились воспоминания очевидцев этого события.
По словам жительницы соседней деревушки, Клер Вернер, "в половине десятого вечера... вдруг стало так ярко, словно вспыхнули сотни молний. Посредине все светилось красным, а по краям — желтым. Газету можно было бы читать при таком свете. Но это было на какие-то мгновения, а потом снова все погасло, и мы только заметили, что поднялся сильный ветер". Позднее женщина жаловалась на "кровотечение из носа, боли в голове и тяжесть в ушах".
Другой свидетель, некий Хайнц Ваксмут, был вынужден помогать облаченным в защитные костюмы эсэсовцам (все работы над урановым проектом велись в конце войны под руководством СС) собирать дрова для костров, на которых сжигали тела узников, доставленных на полигон из ближайшего концлагеря. "На опушке леса нам велели раскладывать кучи хвороста размером 12 х 12 метров и высотой около метра... Там же, на опушке, мы увидели несколько горок, сложенных из человеческих трупов... У всех абсолютно не было волос; вместо одежды свисали лохмотья; на коже виднелись волдыри, следы ожогов, торчало голое мясо; у некоторых отсутствовали части тела. Трупы собирали эсэсовцы и заключенные. Мы разложили шесть куч хвороста; на них поместили трупы, примерно по полсотни человек на каждую, и развели огонь... [Позднее] какой-то высокопоставленный эсэсовец сказал, что... вчера сделали такое, о чем заговорит весь мир, и мы, немцы, были первыми. К сожалению, не все пошло, как планировалось, и несколькими бездельниками стало меньше".
Во вторую смену "сложили еще три кучи хвороста. Тогда мы и увидели, как из леса выползли несколько существ, в которых не было уже ничего человеческого... Мне и сейчас трудно говорить об этом. Двое эсэсовцев тотчас расстреляли всех этих людей; их было то ли двенадцать, то ли пятнадцать. Я даже не понял, действительно ли их застрелили. Мне показалось. что у некоторых еще шевелятся губы... Их тоже приказали бросить в горящий костер... Всего на опушке леса в тот день развели 14 костров... С нами работал один из русских военнопленных. Он сказал, что слышал, как один из тех расстрелянных бормотал; "Огромная молния... Огонь, многие сразу умерли, мигом, раз — и их не было; многие валялись, все обожженные; многие ослепли. Скажите матери Олега Барто в Гурьеве".