"...рассмотрели Ваше резюме и приглашаем Вас на собеседование и тестирование для участия в конкурсе на свободную вакансию..." Буквы прыгали перед глазами; Игорь-Джек никак не мог их угомонить и разглядеть приглашение толком — удавалось выхватить только отдельные слова. Невозможно. Пора перестать надеяться на невозможное... Он в несколько шагов пересек свою комнату, уткнувшись в стену, повернул обратно. Шесть шагов вдоль, три поперек. Потолок, до которого можно дотянуться рукой. Жалкое жилище. Неужели, все может измениться? Неужели... Игорь-Джек вспомнил, как волк метался в своей клетке в питомнике. Улыбнулся. Карточка-приглашение обжигала ладонь, как перо Жар-птицы. Была такая волшебная сказка в детстве. Дурню, третьему сыну досталось то, о чем и мечтать не могли его способные, подающие большие надежды старшие братья...
Губы двигались помимо воли, складываясь в улыбку. Жизнь неожиданно оказалась звонкой и сияюшей как хрустальный бокал, который много времени пылился в сумерках шкафа, а теперь его отмыли начисто и до краев наполнили солнечным шампанским. Игорь-Джек успел пока сделать только глоток, но теперь золотой хмель бродил в нем, искрился пока беспричинным восторгом, рвался на губы счастливой улыбкой. Хотелось смеяться и плясать. Желтоглазый волк нашел выход из бетонного лабиринта и теперь летел, едва касаясь огромными лапами земли — к лесу, который раньше видел только во сне; а полицейский патруль растерянно обшаривал остриями лазерных прицелов опустевший переулок...
Игорь-Джек прикрыл глаза; перевел дыхание, заставляя себя успокоиться. "Для участия в конкурсе", — напомнил он себе. Кто сказал, что он сумеет победить в этом конкурсе? Кто сказал, что очередной менеджер не окинет его скептическим взглядом "извините-произошла-ошибка-вы- нам-не-подходите"?
"Я узнаю это завтра", — подумал он.
— Доброе утро, Мона, — Игорь- Джек с удовольствием разглядывал сонную улыбку на губах Моны и золотые искорки в карих глазах.
— Ты улыбаешься, — заметила она:
— Что-то хорошее случилось?
— Да. Очень. Я подумал, что люблю тебя. Я всегда это знал и часто говорил, но знаешь... каждый раз понимаю это заново, когда смотрю на тебя. Ты... — Игорь-Джек прикрыл глаза, глядя на лицо Моны сквозь ресницы.
— Твои волосы как ночное небо, где запутались звезды... твои глаза — как вода под солнцем; лицо — как у мраморных древних богинь, вечных и прекрасных...
— Ты сегодня поэт, — улыбка Моны стала чуть напряженной.
— Тебе не понравилось? Может, насчет мрамора...
— Что ты. Это так удивительно. Мыс тобой столько времени вместе, а ты до сих пор говоришь мне такие волшебные слова... Спасибо, Джек... Так приятно. Даже, если это все ложь...
Они познакомились случайно. Сначала поболтали о пустяках. Потом стали встречаться. Провели несколько дней на побережье. Море, чайки, шелест волн и волшебные но красоте закаты. Затаив дыхание, Игорь-Джек и Мона смотрели, как жемчужно-розовое небо становится багровым, как дрожит серебряная дорожка на черных волнах, будто приглашая погулять по воде. Слушали бормотание моря, перебирающего мокрую гальку. Разговаривали. В этих разговорах — как и в совместном молчании — выяснилось удивительное родство их душ, которое иногда бывает у близнецов. Им случалось одновременно начинать одну и ту же фразу, в один и тот же миг замолкать от восхищения или ужаса, находить в своих снах почти невозможные параллели. После этих дней у моря, Игорь-Джек еще долго, просыпаясь, ожидал увидеть черноволосую голову Моны на соседней подушке и тосковал по утренней улыбке Моны, сонной и беззащитной.
А потом они прожили вместе много-много лет. Двое детей, маленький домик за городом недалеко от моря. Мона устроила удивительной красоты цветник с яркими слюдяными фонариками и говорливым ручейком, бегущим по кругу среди камней и сиреневых ирисов. По вечерам Игорь, Мона и дети пили чай возле дома. Узоры золотого и алого света маленьких фонариков, густой аромат левкоев и ночных фиалок сплетались с тихим разговором, смехом, движениями нежно пересекавшихся рук. Иногда, уложив детей, Игорь и Мона гуляли вдоль моря, по узкой полоске влажного песка. И опять дрожала на черных волнах лунная дорожка, приглашая в далекое странствие; и запрокинутое лицо Моны казалось полупрозрачным и невозможно прекрасным...