В нашей части света у "постмодерного" есть еще одно измерение. Это поликультурность, о которой говорится много, часто и кстати — только на самом деле эта поликультурность обращена в прошлое, она была прежде, сейчас это после-поликультурность, остались только следы, только отпечатки.
Остались руины — замков, святынь, фабрик, мостов, обсерваторий, больше всего руин кладбиш (ведь нет ничего проще, чем захватить брошенные беглецами жилища, но кто будет ухаживать за чужими могилами?). Остались руины: знаки "наслоения культур", а также знаки "наслоения антикультур", невольные коллажи ландшафта, игра в кирпичи бытия, только не мы игроки в этой игре.
Остались цитаты — на утраченных языках, письменах, диалектах, из сгоревших рукописей, остались обрывки стихов — фрагменты утраченной целостности, только не мы жонглируем этими фрагментами. Осталось засилье мифологии: в этой части света мифология компенсирует историю, и семейные предания важнее и достовернее учебников. В конце концов, сама история здесь не более чем разновидность мифологии.
Наконец, я считаю "пост-модерными" провинциальность и маргинальность — в том смысле, в котором Центральная Европа никогда не могла и не хотела быть центром (что не мешало ей оплодотворять центры своей живой спермой, опрокидывать системы ценностей, направлять потоки сознания, но сейчас я даже не об этих блаженных выскочках, не об уорхолах и шагалах), ведь "Центральная Европа — это особое состояние души, особенный способ отношения к миру", говорит мой приятель Кшиштоф Чижевский. А я отважусь добавить: это такая провинция, где каждый знает, что находится в центре, ведь центр одновременно всюду и нигде, а потому с вершин и низин собственной мастерской можно абсолютно спокойно смотреть на все остальное, в том числе на Нью-Йорк или какую-нибудь Москву. Здесь — отсутствие осей, хаос бытия, усеянный "узлами сообщения" вертикального с горизонтальным и наоборот.
То, что мне больше всего нравится.
Есть зов жизни, есть зов смерти, и я реагирую на них, как могу. Меня тянет то в одну сторону, то в другую, со мной что-то происходит, я наблюдаю за переменами в себе, но, к счастью, не могу ими управлять. Более того — я не могу с ними совладать. Мне остается писать. Мне остается надеяться, что я верно описываю собственные реакции — на большее не претендую. В конце концов, не так важно, как называют, квалифицируют, классифицируют то, что у меня получается ... даже если у меня ничего не получается.
Но я никогда не соглашусь с тем, что в мире все уже произошло.
Наверное, именно поэтому я считаю, что постмодернизм там, где каждый из нас оказался сегодня, это такое обстоятельство времени и места, от которого нам никуда не деться, территория "среди" и "между", не-принадлежащий-никому межцивилизационный (но и надцивилизационный) простор, центральная дыра в Европе, тектонический сдвиг, провал, утерянный комментарий к Галичине, наконец, сама Галичина, ущелье меж тысячелетий, мусор наших старых городов, память, надежда, одиночество — остаешься наедине с путанными отрывками, строчками, словами, алкоголем, горячкой, сленгом и суржиком, всеми языками мира, одним-единственным языком, тебя мучит любовь, ненависть, жалость, секс, ты подвержен всем болезням и снам, мыслям о смерти, о времени и хаосе, тебе по крайней мере две тысячи лет, а ты еще не написал ни одной стоящей книги.
Тебе говорят: "это постмодернизм", ты киваешь в ответ, и снова погружаешься в ожидание — тебе не повезло, это очень уязвимая территория, это сама действительность, но она твоя.
(Перевод с украинского Андрея Пустогарова)
Николай Николаев
Время возвращаться в науку
М. С. Эшер. День и ночь
В 2006 году студенты, аспиранты и молодые ученые России, работающие в области фундаментальной физики, в четвертый раз получат гранты от частного фонда "Династия". Сейчас ежемесячный грант для ученых составляет 15 тысяч рублей, для студентов и аспирантов — 2000 и 5200 рублей соответственно.
Кому-то размер этих грантов покажется небольшим, однако государственная стипендия, получаемая аспирантами, составляет сейчас, к примеру, и вовсе в среднем 1000 рублей. Вообще говоря, опыт свидетельствует, что молодым российским ученым достаточно ежемесячного подспорья в виде 500 долларов, чтобы не пуститься в поисках перспективной работы за рубеж или не променять горький хлеб научного сотрудника на заманчивую должность менеджера по продажам в какой-нибудь фирме. Ведь если к гранту приплюсовать еще и институтскую зарплату, то эта сумма обеспечивает неплохой доход и позволяет остаться в науке.