У Шмальгаузена Раиса Львовна изучала мутационный процесс в диких популяциях дрозофил, сравнивала их с лабораторными. Оказалось, что дикие популяции более изменчивы, мутации возникают в них с большей частотой: для выживания в дикой природе требовался больший резерв наследственной изменчивости, чем для "тихой жизни" в лаборатории. Узницы пробирок более стандартны, их нормальные гены обладают большей способностью подавлять мутантные, чем нормальные гены диких мух.
В 1946 году Шмальгаузен публикует уже представление о мобилизационном резерве наследственной изменчивости — под зашитой стабилизирующего отбора накапливаются аллели, не снижающие приспособленность, то есть нейтральные и псевдонейтральные.
Ю. Филипченко
И. Шмальгаузен
После печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ всех генетиков стали выгонять отовсюду. Отстранили и Шмальгаузена от директорства институтом, сняли с заведования кафедрой в Московском университете за поддержку генетиков. Раиса Львовна лишилась работы с мухами, "переквалифицировалась" в ботаники.
Стабилизирующий отбор, естественно, действует и на растения. Обнаружив независимость размеров цветка от размеров вегетативной части растения, Раиса была поражена. "Мне казалось, что я хватаю с неба звезды, — вспоминает Раиса Львовна. — Мне казалось, вот случай, когда не отбор, а требования инженерного искусства ведут организмы по пути прогресса". На докладе энтомолога профессора Шванвича у Раисы "открылись глаза". Размер насекомых-опылителей стандартен, и если растение "хочет" быть опыленным, оно "должно соответствовать". Везде, где цветок опыляется одним видом насекомых, цветки стандартны. " А если кто попало может опылять цветки, стандарта не будет. Ему неоткуда взяться. Мак тому ярчайший пример".
Так Раиса Львовна, вынужденно занявшаяся ботаникой, обнаружила и там косвенное доказательство шмальгаузеновской теории стабилизирующего отбора. Более того, упомянутый в ее статье профессор Терентьев — автор термина "корреляционные плеяды", тоже обнаружил их "не от хорошей жизни". Сосланный и лишенный лабораторной аппаратуры, он измерял лягушек. "И обнаружил, что размер некоторых частей организма не зависит от размеров других частей и от величины организма в целом, — вспоминает Раиса Львовна. — Он сгруппировал показатели размеров разных частей так, что независимые друг от друга показатели размера попали в разные группы. Так получились корреляционные плеяды, одно из проявления гетерономного роста... Ссыльный Терентьев тыкался в русские и немецкие журналы со своей статьей. Его никто не понимал и печатать его не хотели. Наконец, статья русского ученого была напечатана в английском журнале Biometrika на немецком языке ровно за четверть века до опубликования моей статьи в "Ботаническом журнале". Статья Терентьева не привлекла ничьего внимания. Я не подозревала о сотнях лягушек, вдоль и поперек, изнутри и снаружи мереных, перемеренных Терентьевым".
На семинаре по применению математических методов в биологии Раиса Львовна и Павел Викторович Терентьев встретились и "воссоединились".
"Я ставила перед собой задачу, — писала позже Раиса Львовна, — понять возникновение независимости в процессе эволюции. Независимость как приспособление. Абсурдное словосочетание? Нет. Независимость от одних компонентов среды обеспечивает приспособление к другим компонентам среды. В иных случаях от строгости стандарта зависит жизнь или смерть. Корреляционные плеяды Терентьева я рассматривала в свете стабилизирующего отбора Шмальгаузена. И саму эту теорию я вернула к ее истокам, к принципам гетерономного роста. Шмальгаузен сам не подчеркивает нигде этой связи своих кардинальных идей. Мое дело историка науки вскрыть ее".
Сегодня стабилизирующий отбор не сходит с повестки дня. Человек давно избавил себя от прямого взаимодействия с силами природы, создал цивилизацию, позволяющую выживать гораздо большему числу особей, чем раньше. По мнению советского генетика С.В. Давиденкова, несовершенством многих своих систем человек обязан своему слишком раннему поумнению: он сумел компенсировать различные "недоработки" естественного отбора. Плохие зубы, слабое зрение, а самое главное — несогласованность врожденных программ поведения больше не отбраковывались. Человеческий организм "был принят госкомиссией" с недоделками.
Последние успехи медицины и особенно новых репродуктивных технологий беспокоят специалистов. Вредные мутации накапливаются медленно, но как быть с целостностью организма? Не получится ли так. что в один прекрасный момент человечество просто "посыпется", как старая дискета? Постепенное накопление мелких изменений, скрадываемых в индивидуальном развитии и не проявляющихся в фенотипе, может дать пороговый эффект, когда система необратимо разрушается.