Председатель Комитета по печати при Совете Министров СССР
Н. Михайлов
ЦХСД. Ф. 5. Оп. 36. Д. 155. Л. 145 - 148. Подлинник.
Все мыслимые варианты вмешательства разобраны в самом романе и Стругацкие дали единственно правильный ответ — спасать разум планеты, ученых, книгочеев, рукописи, поддерживать ростки просвещения и образования. Ну, постреляем мы угнетателей. А потом — что? Мы еще недостаточно насмотрелись на "кухарок", поставленных управлять государствами? Нам еще недостаточно опыта экспериментов над собственным народом? Тогда вспомним Камбоджу, Афганистан, Эфиопию, Мозамбик, Северную Корею... Разве не эту модель — нищета, отсталость, моральный и физический террор — мы пытались распространить на весь земной шар? Правда, все эти примеры приобрели убедительность уже после появления романа, но это и доказывает прозорливость Стругацких...
Скучно, да и наверно сейчас уже, действительно, ни к чему приводить аргументы в защиту третьей, тоже оболганной повести — "Хищные вещи века". Критика велась прицельно и беспощадно. Каковы были истинные намерения у ее организаторов.
Ну, инициаторы кампаний, коллеги Стругацких по фантастическому цеху, писали доносы, побуждаемые обыкновенной завистью, по опыту зная, что в нашей стране это наиболее действенный способ устранения конкурентов. Партийные структуры руководствовались иными соображениями. Творческая интеллигенция, всегда вызывавшая головную боль у идеологических отделов, делилась четко — "наши" и "ненаши". На "ненаших" опереться было невозможно, они ежеминутно могли подвести, ляпнуть что- нибудь неподобающее. Ясно, что нечего было и предлагать им подписать очередной пасквиль против Сахарова или Солженицына — не подпишут, да еще и оскорбить могут. Поэтому эта категория подлежала травле и запретам, что бы она ни писала в своих сочинениях, хотя бы и вдохновенные поэмы о светлом будущем.
Я думаю, даже знаю, что иные из "докладных записок", к счастью, составлялись достаточно формально, как обязательный отклик на сигналы "писательской общественности", и благополучно укладывались под сукно. Наверное, не меньше было и "указов прямого действия", за их появлением следовали выговоры, снятия и исключения... Но и те, и другие служили, с позволения сказать, правовой базой для идеологических воздействий.
Помню, Аркадий Стругацкий рассказывал, как. устав жить в обстановке открытого и скрытого недоброжелательства, он, может быть, с изрядной долей наивности напросился на разговор к секретарю ЦК П. Демичеву, был вежливо принят и внимательно выслушан. "Аркадий Натанович, — было сказано ему, — ищите врагов пониже, в Центральном Комитете их нет". Об искренности этих слов теперь можно судить воочию. Да и тогда... не помню уж точно, в каком году, где-то в 70-х, в Японии состоялся Всемирный конгресс фантастов, куда Стругацкие получили персональное приглашение. Аркадий Натанович в совершенстве знал японский — он был офицером-переводчиком, участником войны на Дальнем Востоке. Но поехал на конгресс стопроцентно "наш" человек, не написавший в фантастике ни строчки. Где тогда решались вопросы такой государственной "важности"?
Документы в преамбулах заявляют, что будут толковать о положении во всей советской фантастике. И сами тут же сводят разговор к "Хишным вещам века". Стругацкие были главным раздражителем — красной тряпкой, потому что они — самые талантливые, с безошибочным чутьем, с, так сказать, абсолютным слухом, а система выбирала для расправы самое лучшее, самое заметное. Линия эта проводилась очень последовательно. В записке среди наиболее неприемлемых для советского народа названы три самых крупных фантаста мира — Азимов, Брэдбери и Лем. Не буду приводить примеры из смежных областей, науки, скажем. Не буду вспоминать, от какого огромного духовного богатства мы были напрочь отсечены. Шло планомерное, целеустремленное изничтожение культуры. Культура и тоталитарная идеология оказывались вещами несовместными.
Еще несколько слов о смысле обнародования этих документов сегодня. О шестидесятниках ведется много разговоров, часто высокомерно-брезгливых. И того-то они не поняли, и того-то недоучли... Ах, как легко сейчас рассуждать об этом бойким вертихвосточкам и нагловатым, не совсем уж юным акселератам. Да, писателям, и редакторам, и даже иным работникам идеологических отделов приходилось быть осмотрительными, произносить ритуальные речи на партсобраниях, порою жертвовать второстепенным, чтобы сохранить главное — очаги культуры, очаги разума, чтобы спасти людей. Если угодно, совсем как посланники Земли на Арканаре.