Формальные с первого взгляда уточнения политико - этно -географи - ческих терминов имели для философа и историка культуры весьма принципиальное значение. Он упорно проводил мысль о единстве происхождения всех восточнославянских наций и был сторонником сохранения единого государства «Россия», основанного на культурно-религиозной общности. Он настаивал на том, чтобы мысль эта внедрялась в сознание рядовых жителей страны, и видел в этом одну из главных задач великорусской интеллигенции.
Средневековый период отечественной истории открывает принятие христианства. Но именно Федотов очень резко сформулировал тезис о верхушечности процесса христианизации Руси, которая «шла от верхних общественных слоев в низы, и не крестьянство (как в XIX веке), — считал он, — являлось преимущественным носителем идеалов...» Массы рядового населения оставались язычниками. «Мы лучше всех культурных народов, — писал он, — сохранили природные дохристианские основы народной души». И, несмотря на то, что «грековизантийское христианство потеснило язычество на периферию», в глубину сознания и подсознания, оно в критические моменты истории снова выплывает на поверхность, так случилось в период иноземного ига, да и в наши дни — начала XXI века. Впрочем, подобное сохранение язычества характерно, по мнению А.Я. Гуревича, для всех патриархальных обществ.
Монгольское нашествие Федотов оценивает исключительно с церковно-религиозной точки зрения. Он подчеркивает, что летописцы рассматривали его как справедливое земное «наказание за грехи». Немота летописцев середины XIII века, из года в год констатировавших «ничего же бысть», красноречиво свидетельствует, до какой степени отчаяния и подавленности нужно было дойти, чтобы записать такую формулировку. Кажется, эти лаконичные сообщения доносят до нашего времени главный итог нашествия и ига — если не слом психики, то ее тяжелое поражение. Пожалуй, никто из историков так точно и с такой болью не ставил диагноза своему народу. И он развивает свою мысль: ощущение безнадежности положения страны, еще не обретшей своего собственного лица, способствовало надлому национальной психики — одному из главных результатов нашествия и ига. Это очень важная мысль Георгия Федотова. Результат ига, о котором в советское время не только писать, но и говорить и даже думать не полагалось, ибо аксиомой считалось учение о первичности базиса и вторичности надстройки — идеологии и культуры. В этой последней сфере произошли изменения, почти необратимые. Гибель элиты или ее перерождение и превращение в покорных слуг иноземной власти сопровождалось варваризацией рядового, в первую очередь зависимого рабского и крестьянского населения. Самые слабые духом, еще не окрепшие в христианстве и разочаровавшиеся в религии, оказавшейся бессильной отвести угрозу порабощения, вернулись к язычеству, пышным цветом распустившемуся на юго-западе и возродившему такие архаические обряды, как человеческие жертвоприношения. Не исключено, что особая крепость язычества на Руси, которую Федотов отмечал применительно к XIX веку, своим происхождением обязана отчасти внешнему вмешательству. И это опять-таки прорыв Федотова в понимании сложных социальных явлений.
Сознание собственной неполноценности, возникшее в период ига и сохраняющееся в русских людях вплоть до XXI века, создавало особый национальный менталитет, основанный на чувстве ущемленного самолюбия. А «национальное самолюбие значит порою больше национальных интересов», — делает Федотов на редкость точный и прозорливый вывод. Это в полной мере обнаружилось в XVI столетии, да и в XXI веке тоже.