Но вот важнейшие вопросы, волнующие историков: кто и когда «зарядил» это «ружье»? Ответы пытались найти еще в конце XIX — начале XX веков. Историки обратились к изучению того, что сейчас называют типом религиозности. Их интересовали не только сами религиозные взгляды, но и как верили русские люди, их эмоционально-чувственный мир, созданный и пронизанный верой. Такой подход оказался очень плодотворен. Ведь раскол — это своеобразная реакция оскорбленного, униженного народного самосознания, бурный и эмоциональный протест попранной старорусской религиозности. Со времен отцов Стоглава полагалось гордиться русским благочестием, стоящим неизмеримо выше над благочестием — да и благочестием ли? — всех остальных, включая бывших учителей, «падших» греков. В таком контексте пропаганда отцов раскола — лишь «фитиль» к «ружью», в котором «порох» — именно московский тип религиозности.
Царь Алексей Михайлович
Боярыня Морозова посещает в темнице протопопа Аввакума
Исследователи стали искать корни происшедшего не в XVII веке, а много ранее. Действительно, история не приноравливается к продолжительности жизни человека или даже поколения. Она ставит настоящие сериалы. И то, что оказывается завершением одной драмы, одновременно становится прологом к другой. В XV—XVI столетиях было разыграно несколько пьес, имевших отношение к расколу.
Первая была поставлена далеко от Московской Руси, под стенами Константинополя. Собственно, то был последний акт драмы под названием «Падение империи». Некогда могущественная Византия, которая за свою тысячелетнею историю не раз утрачивала величие и возрождалась в новом блеске и славе, с XIII века стала неуклонно клониться к упадку. Многочисленные недруги гордых ромеев «обкусывали» ее по частям; мятежи и непрерывная борьба за власть ослабляли и подтачивали изнутри.
Изнуряющее противостояние побуждало императоров постоянно искать союзников. Даже в стане недавних врагов. Притязания младшего брата французского короля Карла Анжуйского, который мечтал возродить Латинскую империю, заставили императора Михаила VIII Палеолога заключить в 1274 году союз с папским престолом. Цена союза — признание верховенства римского первосвященника над всем христианским миром. Но уния не состоялась, поскольку с провалом планов Карла, этого неутомимого и неудачного искателя всевозможных корон и престолов, надобность в ней отпала. Однако сама идея унии как крайней, но возможной платы за спасение не была забыта. Отчего бы не попробовать еще раз, когда подвернется подходящий случай? Во всяком случае, в Риме не спешили унию сдавать в архив.
Вскоре Византия столкнулась с новой и, как оказалось, неодолимой опасностью. На ее восточных границах появились турки-османы. Уже к началу XIV столетия почти вся Малая Азия оказалась в их руках. В 60-х султан Мурад I перенес военные действия на европейскую часть империи. Турки лавиной хлынули на Балканский полуостров. Устоять перед ними никто не мог. Слава и боль сербов — Косово поле — лишь веха в этом кровавом устроении новой империи. В 1394 году пал второй город Византии — Фессалоники. Османы двинулись на Константинополь, чтобы томить его в осаде семь лет! Турецкая угроза напугала даже западноевропейских правителей. Вспомнили о страшных временах Батыева нашествия. Призыв папы к крестовому походу поднял на коней цвет рыцарства. Но 70 тысяч европейских воинов, собравшихся под знамена венгерского короля Сигизмунда, не сумели устоять против 200-тысячной армии турок. Никопольская битва (1396 год) окончилась сокрушительным поражением, после которого, казалось, дни Константинополя были сочтены.
Миниатюры из «Истории об отцах и страдальцах соловецких» Семена Денисова
Спасение пришло неожиданно. Великий завоеватель Тимур — Тамерлан — разгромил в битве при Анкибуре в 1402 году османов и приостановил их всесокрушающий натиск. Замученная Византия получила отсрочку. Вот теперь и была извлечена из запасников идея унии. Впрочем, выбирать не приходилось — условия диктовал Рим. На Ферраро-Флорентийском соборе 1438—1439 годов унию заключили. Победа латинян была полной. Известно, что приехавший из далекой Москвы на собор митрополит Исидор поставил под договором свою подпись. Но возвращение его не было триумфальным. На Руси решение собора с негодованием отвергнули. Митрополит-кардинал отправился под стражу, в русских городах заговорили об измене греков православной вере.