Борис Жуков,
журналист, биолог, постоянный автор журнала по проблемам экологии. Ведущий круглого стола «Государство и экология».
Ирина Прусс,
сотрудник журнала «Знание — сила».
Слева направо: Сергей Бабылев, Ирина Прусс
Борис Жуков: Давайте немного отвлечемся от конкретной истории с Байкалом — хотя жизнь все чаще подбрасывает нам подобные истории — и попробуем разобраться, почему у нас вообще возникают такие проблемы с экологической экспертизой. Кому и чем она мешает, с чем она не стыкуется, и как это все должно быть устроено «по уму»?
Совершенно очевидно, что сегодня институт государственной экологической экспертизы очень плохо взаимодействует с другими механизмами государственного регулирования в области экологии. Давайте попробуем посмотреть, почему это так, и что тут можно сделать — хотя бы в принципе. Мы понимаем, что от одного разговора ничего не изменится, но прежде, чем попытаться что-то изменить, надо понять, каких изменений мы хотим.
Алексей Яблоков: То, что сейчас происходит, — это не случайности, не ошибки государственного управления, как часто утверждают. Это целенаправленная политика. Ее смысл — деэкологизация государственного управления. И судьба экологической экспертизы — это лишь одно из звеньев этого процесса. Его идеология проста: экологией займемся тогда, когда Россия станет богатой. А как она может стать богатой? Путем широкого использования природных ресурсов. А что препятствует этому использованию? В том числе экологическая экспертиза. Так ликвидировать ее — и все дела!
Когда в стране существовало федеральное природоохранное ведомство — министерство, затем госкомитет, — он проводил около 50 тысяч экспертиз в год. Из них около 30% заканчивались отрицательным заключением и требованием доработки проекта. Мы тогда были недовольны тем, что они относятся к рассматриваемым проектам слишком либерально.
Сегодня мы вспоминаем о том времени как о золотом веке. Сейчас ситуация даже хуже, чем в 1989-90 годах.
То, что почти все представленные проекты получают одобрение экспертизы — это еще полбеды. Гораздо страшнее то, что множество проектов выполняются вообще без какой-либо экспертизы. Взять хотя бы тот же проект «байкальской трубы»: предварительные работы — прорубка просек и т. д. — начались не только до получения положительного заключения, но даже до представления проекта на экспертизу.
Это государственная идеология: экологи против — значит, нечего вообще их слушать. У нас есть сила, заткнем их за пояс, и пусть помалкивают.
Нужно еще сказать немного о том, как это делается во всем мире. Экологическая экспертиза — это вообще наше ноу-хау, больше нигде в мире такой процедуры нет. Там есть так называемый environmental impact assessment. Любая организация, компания, бизнесмен, которая хочет что-то сделать в данном месте, подает в органы местного управления свой план: я хочу сделать то-то, последствия будут такие-то. Я построю вот такие дороги, посажу вот такие деревья. Мое предприятие будет выбрасывать то-то и то-то в таких-то количествах, но я это компенсирую вот этим и еще вон тем. Дальше в течение определенного срока — в одних странах трех месяцев, в других шести — любой гражданин или организация могут задать свои вопросы к этому плану. Заявитель проекта обязан на них ответить, причем достоверно и исчерпывающе. И если потом построенный им объект не будет соответствовать тому, что он обещал, его ждет экономическая смерть: он будет полностью разорен, и его предпринимательская деятельность на этом кончится.
Б. Ж.: У нас есть документ, полностью аналогичный environmental impact assessment. Это ОВОС, «оценка воздействия на окружающую среду», которую заявитель готовит (или заказывает профессионалам-экологам) и подает на рассмотрение экспертной комиссии. Именно ОВОС — главный предмет внимания экспертов. Но разница в том, что у нас заявитель проекта вовсе не заинтересован не только в том, чтобы давать объективную и достоверную информацию общественности, но даже в том, чтобы получать ее самому. Главное, чего он хочет от ОВОСа, — чтобы проект любым путем, на любой «кривой козе» прошел государственную экспертизу и получил одобрение экспертов. А что там на самом деле будет во время или после реализации проекта — этого и сам заявитель не знает и знать не хочет.
А. Я.: Вы абсолютно правы. В стабильном обществе нормальной прибылью считаются максимум 17-18% годовых, все, что выше, рассматривается как сверхприбыль и облагается налогом по специальной ставке. А у нас и 100% годовых — слишком мало. Это означает, что стратегия нашего крупного бизнеса — «урвать и удрать». И никто не думает о том, что будет через три года или пять лет.