«Неприятный разговор с моим начальством и, конечно, запрет выезда за границу. Но на это мне наплевать — меня и так туда не пускают».
У нас в компании было тогда несколько человек, работавших во всяких закрытых учреждениях — «ящиках», которым были категорически запрещены всякие неофициальные контакты с иностранцами. Но все они только отмахнулись от меня, когда я стал их спрашивать насчет возможных осложнений из-за присутствия Рона в походе.
Итак, все благоразумные соображения отброшены прочь, и 29 апреля, ранним утром, уезжаем на речку Угру. Предварительно пришлось решить еще одну мелкую техническую проблему. В академической гостинице, где жил Рон, на каждом этаже была дежурная, которая выдавала ключи жильцам, а заодно фиксировала, кто, с кем, когда уходил или приходил. Поэтому в день отъезда в целях конспирации Рон уходил из номера налегке в цивильном платье, а все, что ему надо было для похода, мы вынесли накануне. Дежурную он предупредил, что на праздники его не будет, так как он отправляется на дачу посольства США.
Как всегда, автобус был под крышу заполнен байдарками и рюкзаками, и совершенно непонятно, как в нем смогли разместиться человек 25 взрослых и детей всех возрастов. Сначала я ощущал некоторую нервозность почти на каждом посту ГАИ, но постепенно успокоился — похоже, что мы были никому не интересны. Ехали часа три, далеко за Можайск, и вот уже она, наша Утра. Эта речка была нам хорошо знакома на протяжении всех 120 километров, которые нам надо было проплыть до Юхнова. Погода стояла солнечная, теплая, и первые два дня мы просто расслаблялись, не пропуская ни одного места, где можно было бы остановится попить чаю или погонять мяч. А как великолепно было посидеть вечерами у костра, попеть песни или просто посмотреть на огонь. Рон был в отличном расположении духа, но только пенял мне, что я не посоветовал ему прихватить с собой что-нибудь типа виски — он как- то не сразу привык к питью лабораторного спирта, что был у нас с собой в изобилии для вечерних трапез.
Однако, как это часто бывает в жизни, счастье наше было не слишком долгим — на третий день с утра резко похолодало, заморосил дождик, а плыть нам оставалось еще больше половины пути. И вот до конца этого дня нам пришлось без остановки грести и, наконец, уже в полной темноте нашли что-то вроде стоянки. Слава Богу, дров было много — так что мы обогрелись, более-менее высушились, а после выпивки и горячего чая жизнь стала снова вполне веселой.
Но хуже всего был последний день — с утра тоже пошел было дождь, но потом он как-то незаметно превратился в снег, который так и сыпал весь день. К сожалению, никакой возможности ждать улучшения погоды у нас не было — где-то около 6 часов вечера нас должен был подобрать арендованный автобус, и опаздывать к этому сроку было нельзя.
У нас было около десятка лодок и почти в каждой дети, от 7 до 12 лет. В моей лодке был Рон и моя десятилетняя дочка Катя. На Катю мы надели все, что было теплого и непромокаемого, а сами? Что — сами? Надо было просто грести без перерыва, понимая, что других вариантов просто нет. Однако, оказалось, что варианты есть, но только еще худшие. Ближе к обеду, когда нам оставалось проплыть еще километров 10–12, случился «оверкиль» — перевернулась по чистой случайности байдарка Жени Булатова, в которой, кроме него, было двое младших Булатовых, Оля и Дима. Детей выловили быстро, они даже не успели намокнуть, но, как мне помнится, вытаскивание полуутопшей байдарки, вылавливание вещей, разжигание костра при почти полном отсутствии сухих дров, попытки хоть как-нибудь высушиться и вскипятить чай — все это уже было сродни испытаниям, которые включают в программу экзаменов для бойскаутов. Но — где наша не пропадала, вскоре мы снова на воде, а там еще пару часов работы и, наконец, показалось шоссе и на нем, — о, радость! — наш автобус. Причалили, и тут оказалось, что дети-то были уже на пределе терпения — в автобус их пришлось нести на руках, под аккомпанемент всхлипов и рыданий.
В салоне жара, водитель о нас подумал, это — был просто рай, но пока только для детей. Взрослым ведь надо байдарки разбирать-собирать — еще час работы, причем ради разнообразия снег с дождем для нас прекратили, но устроили вполне приличный ветерок — видимо, для просушки байдарок.
Однако и это тоже закончилось, а в автобусе можно было наконец сбросить все мокрое, принять «для сугреву» добрую порцию спиртного, потом чаю, и вот опять можно повторять хорошо известную нам максиму профессиональных альпинистов — «А ведь жизнь на контрастах не так уж и плоха!».
Как потом признался Рон, этот поход ему очень понравился, хотя и оказался для него нелегким испытанием. А когда он через пару дней зашел по каким-то своим делам в американское посольство, ему попался атташе по культуре, которому он рассказал о своем походе. Тот был совершенно поражен тем, что это все удалось проделать скрытно и не мог скрыть своей зависти: «Как тебе повезло! Ведь нам никуда, кроме опостылевшей дачи посольства, выбираться не удается».
Но мой рассказ о визите Рона в 1980 году был бы не полон, если бы я не упомянул еще об одном эпизоде, связанном с его пребыванием в Москве.
Как я уже рассказывал, рыбалка — это подлинно страстное увлечение профессора Кэйпла. Во время наших с ним поездок в Сибирь он наслушался немало рассказов про совершенно уникальные возможности рыболовства на Енисее и других реках тамошних краев. И вот он нашел еще человек 5 американцев, таких же «сбрендивших» на почве рыбной ловли, и они решили отправиться в Сибирь на ловлю тайменя. В письме, которое Рон мне прислал месяца за два до своего приезда, он мне сообщил, что он и его друзья приглашают меня и Андрея составить им компанию для поездки в Сибирь, за тайменем. О том, что такое возможно, ему сказал представитель фирмы «Интурист» в Нью-Йорке (поймать бы того представителя и ноги повыдергать!). В ответном письме я сообщил, что в московском Интуристе про ловлю тайменя мне ничего сказать не могли. К этому я добавил, что знаю точно, что никаких смешанных советско-американских групп в системе Интуриста не бывает и в принципе не может быть.
Тем не менее, когда Рон приехал, он мне напомнил насчет своих рыбацких намерений и, хотя я и отбивался как мог, но в конце концов он меня, что называется, «достал», и мы отправились в Центральное агентство Интуриста на Манежной площади. Наш приход вызвал немалый переполох, забегали какие-то секретарши, посыпались вопросы — «Кто, зачем, по какому случаю и почему именно к нам?». Я попытался их убедить в нашем миролюбии, но они почему-то подозревали, что здесь таится какая- то провокация, и на самом деле мы корреспонденты каких-нибудь «нехороших» изданий. Однако через какое- то время они несколько подуспокоились и выдали нам ответ — раз американский профессор приехал в Москву, то, стало быть, со всеми вопросами ему следует обращаться не в Центральный, а в Московский офис Интуриста, а это:
«Как выйдете, повернете налево и потом еще раз налево, гостиница «Националь». До свидания, желаем удачи».
Через 5 минут мы входили в этот офис. Человек 15 симпатичных девушек, щебечущих за высокой стойкой. Я сразу выкладываю, что мы не корреспонденты, — один, то бишь я, профессор из Академии наук СССР, а мой спутник — американский профессор Кэйпл. Это сработало, и нами заинтересовались: «Так чего же хочет наш гость из Америки?».
Рон объясняет, я перевожу, девушка внимательно слушает…, а потом вопрошает: «Если я правильно Вас поняла, профессор Кэйпл из США?».
Я подтвердил, что так оно и есть.
«В таком случае, — продолжает это милое создание, — по всем вопросам, связанным с услугами Интуриста, ему следуе^т обращаться в наш офис в Нью-Йорке!», и дает карточку с его телефоном и адресом.
Я начинаю тихо сатанеть, но объясняю предельно вежливо: «Вы меня, по-видимому, не совсем правильно поняли. Профессор Кэйпл сейчас здесь, в Москве, перед вами, а не в Нью-Йорке, и непонятно, почему здесь он не может получить ответы на свои вопросы».
Рон стоял совершенно обалдевший, ничего не понимающий, несмотря на мой перевод. Девушка ни на миллиметр не сдвинулась со своей позиции и еще пару раз произнесла свою рекомендацию по части получения всех справок в Нью-Йорке. Тогда я потребовал, чтобы нас провели к начальнику их смены.