— Приговор обжалованию не подлежит! — произнес Председатель традиционную фразу. — Приговоренный, вам есть, что сказать в свое оправдание?
Но Гуськову не дали возможности что-либо ответить. Один из конвоиров влажной губкой прошелся приговоренному по голове и надел на нее обруч с проводами. Другой занял позицию возле шкафа с рубильником. Гуськов молча смотрел на ровные шеренги горожан. На серые робы рабочих. Синюю школьную форму. Стерильно белые врачебные халаты. На покрытые пылью ботинки, грязные перчатки, мундиры цвета хаки. Смотрел и не видел лиц.
Склонившись к Верховному Комиссару, Советник по Производству прошептал:
— На всю следующую неделю рабочий день предлагаю продлить на пол часа. Развлечения развлечениями, а План выполнять надо. Вы же, господин Комиссар, весь Город от работы оторвали…
— Приговор привести в исполнение! — крикнул Председатель Совета.
— …весь Город… — задумчиво повторил Комиссар. — Весь Город…
Весь Город лежал перед ним. Маленькое государство, остающееся верным своему Долгу, несмотря на постоянные нападки осаждающих его врагов. Огромный, слаженный механизм, внушающий священный трепет даже ему, человеку, который определял ход этого механизма. Неприступная крепость на пути отступников, забывших, что значит служить своей Родине, даже если последний приказ с этой самой Родины пришел почти полтора века назад.
Город. Его Город. Такой огромный, такой сильный. И такой хрупкий перед очередной коварной задумкой Врага.
— Есть, привести в исполнение! — донеслось от помоста.
И тут же в голове Комиссара что-то щелкнуло, словно встал на место недостающий кусок головоломки. Он кинулся к трибуне, плечом оттолкнул Председателя и, совершенно забыв про микрофон, заорал:
— Ааааатставить!
Он опоздал всего на долю секунды. Рука в резиновой перчатке уже тянула рубильник вниз. Резкий щелчок, который послал по проводам ток убийственной мощности, разнесся над молчаливой площадью, перекрыв даже эхо комиссарского крика.
Аполлон Питиримович Гуськов, школьный учитель, пятидесяти восьми лет отроду, нескладный и нелепый — прикрыл глаза, чтобы не видеть страшную серую массу, молча взирающую на то, как убивают человека, и прошептал:
— Жаль… Как же мне всех вас жаль…
И «взорвался».
А секунду спустя прозвучал протяжный женский крик: — Да что же вы за звери такие!?
А потом заплакали дети…
— Поздравляю, коллеги! Действие «Излучателя» нейтрализовано! — Артур Иванович — жизнерадостный бородач, влетел в лабораторию, словно вихрь. Улыбаясь, пожимая протянутые руки, хохоча, как ненормальный, он подбежал к Лидочке Еременко — самой младшей участнице Проекта, подхватил ее на руки и, рискуя сбить приборы и зацепить коллег, завальсировал по комнате.
— Да, что вы, как ребенок, ей богу! — проскрипел сидящий возле мониторов Семен Климентьевич, старейший работник НИИ и руководитель Проекта в одном лице. — Видим, все прекрасно… давайте сюда ваши графики.
— А что, передачу наладили? — Артур осторожно поставил Лидочку на пол. Вынув из нагрудного кармана цифровой носитель, он положил его перед Семеном Климентьевичем и с интересом уставился в мониторы.
Лидочка одернула халат и рассмеялась:
— Артур, ну что же вы!? Сами же сказали — действие «Излучателя» нейтрализовано. Исчезло не только негативное воздействие на людей, но и помехи. Сигнал устойчивый и четкий. Прямо перед вашим приходом пошел… — Она помолчала и едва слышно добавила. — Справился таки Аполлон Питиримович…
Однако Артур ее услышал.
— Питиримыча жаль… — помрачнев, кивнул он. — Широченной души человек был. Добровольно пойти на подавление личности и нейролингвистическое программирование… Буквально стереть самое себя, это, знаете ли, не каждый… Да, не каждый.
— Но мы же могли восстановить его?! Правда? — с какой-то детской надеждой спросила Лидочка. — Неужели все должно было закончится именно вот так?
— Не могли, — скрипуче ответил Семен Климентьевич. — Аполлон знал, на что идет. И знал, что назад он не вернется. Просто он очень любил людей… даже этих, из Города. А когда любишь кого-то, гораздо легче приносить жертвы.
Некоторое время было слышно только, как тихонько гудят сверхмощные компьютеры. Затем Семен Климентьевич встал со своего кресла, и, подойдя к застывшей парочке, встал рядом.
— Земля ему пухом, — пробормотал он и принялся молча смотреть в мониторы слежения.
В немногочисленные камеры, некоторые из которых были установлены ценой жизни агентов, весь Город видно не было. Но полную картину это составить не мешало. Большая часть народа нестройной толпой шла в сторону периметра. По площади, побросав винтовки, слонялись солдаты. Некоторые люди сидели прямо на мостовой, обхватив головы руками, раскачиваясь из стороны в сторону. На трибуне, спрятав лицо в ладонях, рыдал Первый Заместитель. Совсем рядом, зажав в руке табельный пистолет, в неестественной позе лежал Верховный Комиссар.