Выбрать главу

Слабость жертвы заводит намного сильнее, чем сопротивление. Рассказы о людях, которые находят упоение в равной драке лживы, от первого и до последнего слова. Нам не нравятся «достойные» противники, они вызывают страх, а страх вызывает гнев. Потом, этот гнев мы выдаём за то самое «упоение боем». Мы пытаемся забыть этот мерзкий укол страха, когда понимаем — жертва посмела сопротивляться. Некоторые, выйдя победителем из такой драки, «наказывают» жертву с особым упоением, некоторые нет. Но все мы хотим, все мы надеемся, когда затеваем драку, что жертва не будет сопротивляться.

Семён был такой жертвой. Я бил его, и был счастлив тому, что слепой парнишка, мой бывший друг, не может даже оттолкнуть меня, парализованный страхом и чувством вины. Вины за то, что стал инвалидом. И каждый раз, когда я избивал его, я пытался укоренить в нём это чувство вины.

Я бы хотел, чтобы человек, который рассказывает вам эту историю, был хорошим. Чтобы он мог смотреть на себя в зеркало без отвращения; чтобы он хотя бы одну ночь в году мог думать о чём-то, кроме того возбуждения — эмоционального, физического, сексуального — что он получал, раз за разом опуская специально купленный для этого ремень на лицо и грудь взрослого человека. Я бы очень этого хотел. Но у вас есть только я, а у меня есть только ненависть и отвращение. Чувство вины, к сожалению, есть только у хороших людей.

Beta 15.

Я лежал на земле, но был в сознании. Голова гудела, но в глазах не плыло. Парень в обмотках был близко, но ещё не сидел на мне верхом — значит между пропущенным ударом и этим моментом прошло не больше секунды. Потеряться на секунду всё равно плохо, но я был рад тому, что всё ещё соображаю.

— Не так уж ты и хорош, — усмехнулся я, и парень в обмотках попытался меня оседлать. Нет ничего проще — сесть на грудь лежащему и нанося удар за ударом по лицу и черепу уже не позволить ему встать.

Я встретил подонка ударом ноги, прямо под коленку. Получилось хорошо, и парень в обмотках взвыл, его нога подогнулась, и этой заминки мне хватило, чтобы оказаться на ногах. Я пропустил два удара в голову и остался в сознании — это придавало уверенности в себе.

— Ты себе эти тряпки, что, ради понтов намотал? — подбадривая самого себя, спросил я. Парень посмотрел на меня с ненавистью, сплюнул на асфальт и двинулся вперёд, впрочем, уже не так уверенно. Мне с самого начала нужно было внимательнее отнестись к его внешнему виду — да, руки длиннее чем мои, и достаточно жилистые, чтобы быть руками боксёра, но живот дряблый, ноги в джинсах и мажорских туфельках, говорят о том, что парнишка рассчитывал на лёгкую драку.

Новую серию коротких выпадов — левый, правый прямой — я отвёл в сторону намного увереннее. Вторую, более сложную — левый в голову, левый в корпус, правый в корпус, левый прямой — с некоторым трудом. Я никогда не умел боксировать, и выйти из глухой обороны для меня означало пропустить очередной удар. Парень в обмотках теснил меня всё дальше и дальше, уводя из двора в котором началась драка, что в общем-то мне было только на руку. Олега я уже не видел, значит он скорее всего смог сбежать. Парень в обмотках набросился снова, но в этот раз, я уже не смог заблокировать все удары — стоило один раз повестись на обманку и подставить корпус, как моя удача закончилась. Кулак в тканевой обмотке вошёл мне в бок, сбил дыхание, и следом за ним, на меня обрушился новый град ударов. И конечно же, все в голову. Я думал, что на этом всё и закончится, но внезапно удары прекратились. Когда мир вокруг меня снова обрёл резкость, я увидел перед собой Олега.

— Спасибо, — прочитал я по губам, хотя никогда и не умел этого. Звука не было. Только разбитое в кровь лицо моего сослуживца, и стоящий на коленях парень в обмотках. Олег снова ударил его, уже по затылку, но чем я разглядеть не мог. Наш противник снова упал. Олег схватил меня за руку и потащил прочь от места драки. Я перешагнул через тело парня в обмотках — крови не было видно, но ублюдок лежал смирно. Описать дорогу мне сложно — пару раз сознание тухло, но не больше, чем на секунду или две. Да и ноги продолжали в этот момент меня послушно нести туда, куда вёл Олег. Я был бы благодарен, если бы был в себе. Возле оператора, все ещё лежавшего без сознания, Олег и бросил своё оружие — железный штатив. Он быстро обтёр его какой-то тряпкой, и мы пошли дальше. Только через квартал или два, я наконец-то пришёл в себя.