Получается стройно и внешне красиво. Снизошла благодать, каждый использует ее по усмотрению — молекулы рассматривает или гвозди забивает. Но благодать можно изучить — кто такая, откуда появилась, почему снизошла? Представляется сюжет — облепленный датчиками Иисус крутит педали велотренажера, а ученый в белом халате фиксирует результаты.
— Если так, — вмешивается Bronsky, — значит, третья составляющая — фундаментальная? Была, есть и будет? Как заряды элементарных частиц и магнитное поле?
— Если наша теория верна, то — да. — Polzun открывает аркадную игру. — Но много ли мы знали об электричестве и магнетизме, пока их чудесные свойства не открыл Майкл Фарадей?
— Тогда что подбросило в наш мир знание об информационном поле? — спрашиваю я.
Ryoshik отвлекается от планшета и смотрит на меня:
— То же, что подсказало Фарадею мысль о соединении электрического поля с магнитным. То же, что крутило Дмитрию Менделееву сны о периодической таблице. Оно же, думаю, шептало на уху Альберту Эйнштейну и Максу Планку.
— Метафизика какая-то, — буркнул профессор.
— Объясните ее с точки зрения здравого смысла, и она превратится в обычную физику. Исчезнет душевность замысла и таинственность десницы божьей, зато каждый ученик средней школы узнает формулу провидения.
Тонкий серп растущей луны и бесчисленные глаза звезд заглядывают в окно, желая поучаствовать в разговоре. Они-то прекрасно знают, откуда берутся идеи и замыслы. Могли бы рассказать многое, начиная с появления мира, заканчивая тем самым сигналом, о котором спорят трое в открытом окне второго этажа. Но месяц молчит, и звезды молчат, хотя крупицы их знания хватило бы человечеству на тысячелетия.
— С другой стороны, — не унимается Bronsky, — почему тогда Игорь потерял этот сигнал?
Ryoshik задумывается и печально смотрит в открытое окно. Я знаю, что он лишился силы во время заточения. Представляю, каково богу, который перестал творить чудеса, без которых иноки превращаются в атеистов. Остались преданные апостолы, они жгут костры под окнами.
Говорят, в каждом юмористическом шоу есть место лирическим отступлениям — для разрыва шаблона. Тревожный сигнал: кажется, я в теме.
— Сила никуда не делась, — отвечает после молчания Ryoshik. — Она перешла в иное качество. Будто раньше я топил деньгами печь, а сейчас готов купить на них нечто стоящее.
— Это даже не метафизика, — говорит профессор.
— Это жизнь, — завершаю я.
Если бы мы сидели не в одних трусах, разговор мог бы сойти за диспут серьезных людей.
На опушке леса, с тыльной стороны института происходило шевеление. Тьма двигалась в темноте — незаметная, скрытая подобием самой себя. Закрывала лицо балаклавой, натягивала капюшон, застегивала спортивную куртку и ступала кедами по избитым дорожкам.
— Ты проверь, млять, как все готовы, а то время, — прогнусавил кто-то с качели и выплюнул окурок.
— А ты хлебало завали, без сопливых гололед, — ответил Тоша Гвоздь, но телефон все-таки достал. — Але, пацаны, ну что вы там? Тогда выдвигаемся ровно в два. Не, делать ниче не надо. Не надо, сказал, просто окружаем и все. Ждем сигнала. Ты тупой, что ли. По бумажкам повторите слова. Та знаю я, как вы выучили, лохи. Будете там, как девочки мямлить. Ну давай, не мерзни.
По углам площадки раздалось гыгыкание. Это же надо, в такую жару и — «не мерзни». Во мочит Тоша!
— Слышь, Гвоздь, а зачем оно нам надо — ментам помогать? Ты ниче толком не объяснил, — спросили от детской горки, журча мочой.
— Не менты это. Другие чуваки. Они нам взамен разрешат отжатые телефоны толкать на рынке. Заявы у терпил берут, а потом говорят, мол, ищем. А чего искать, они у хачиков с лотков расходятся. Приходи, бери — и телефоны, и хачиков. Так что считай, работаем на себя.
Без четверти два уличная армия подступила к институту. Смык вооружил их отбросами знаний, которые оставались на складе БС. Словесники прибудут из Столицы к утру, задача Тошиных пацанов — до назначенного времени не выпускать защитников.
На случай, если знания окажутся холостыми или просроченными, отряд Гвоздя располагал привычными кастетами и велосипедными цепями.