Салаги, не знают.
К общему изумлению, конвоир обмяк на скованной руке. Буркун достал из чужого кармана ключ и открыл наручники. То же проделали остальные.
— А ведь это правонарушение, — заметил Ростик.
— Можно квалифицировать как самооборону, — процедил майор.
Входная дверь распахнулась, в синеватом сиянии выскочили Дюжик и Истомин. Вместе рванули за угол, но услышали голос Яси, она звала к вартовым машинам. Первым поменял курс Рёшик, за ним двинулись остальные. В самом деле — куда бежать? До каких пор прятаться? Что до шуточек Ростислава — грехом больше, грехом меньше. Умрем стоя и без наручников.
За углом остался Огнен — его тронули за плечо.
Меня зовут Мирослав Огнен, и я стою возле института ядерной физики на окраине Харитонова. Да, название звучит именно так, я начал разбираться в местной фонетике. Не очень хорошая идея — бежать в руки полиции, едва от нее освободившись. Но здесь все не по-человечески. Чтобы отстоять правду, нужно бить знаниями. Чтобы работать на науку, нужно стать террористом. Чтобы заметили, нужно умереть.
Мне кажется, они познают физику не с той стороны.
Я собираюсь бежать, но меня окликают по-английски и кладут руку на плечо. Господи, да это Браун, расфуфыренный щеголь. Сейчас на нем только брюки и грязная рубашка, но он выглядит счастливым. Лицо спалено солнцем и краснеет, как нос у завсегдатая пабов. На плече — сумка с ноутбуком, которая наверняка до боли трет ремнем обгоревшее плечо.
— Это должно быть великое открытие, — он кивнул на стену института.
— Вы видели?
— Все видели. Рейтинг… — он провел ребром ладони над головой. — Что это было?
— Не знаю. Приеду — изучу.
Начальник отдела выхватывает из сумки ноутбук и ловко разворачивает его. Экран загорается, будто ждал, когда к нему обратятся. В браузере — статья из «The Sun».
— Поздно. Ваш коллега застолбил тему. Кому поверят — профессору из Оксфорда или кулхэмскому лаборанту?
Заголовок: «Британский ученый убивает звуком». И далее: «Профессор Чет Шеминг выдвинул теорию о силе слова. Некоторые звуки, воспроизведенные с определенным уровнем давления и частотой вибрации, способны нанести вред противнику. Теория подкреплена результатами экспериментов, проведенных в лаборатории Кулхэма».
Я смотрю на экран и не верю глазам — Чет опять обманул меня, украл идею, превратил ее в комедию. Звук и вибрации? Глупец, он не понял главного. Впрочем, я сам понял только здесь. Частота и звуковое давление не значат ничего. Главное — смысл сказанного и контакт с новым силовым полем, ноосферой. Мои прежние изыскания — школьная арифметика по сравнению с тройными интегралами. Подлец Шеминг снял сливки не с молока, а с шерсти коровы.
— Это бред, — ответил я Хартсону. — Место ему именно в «The Sun».
— Я тоже так считаю. — Он поправил воротник на рубашке, как будто это спасало ее от грязевых пятен. — Ваш друг несколько поторопился. Думаю, мы исправим ситуацию. Сколько вам и профессору Бронскому необходимо для оформления теории нового силового поля?
— Если с экспериментами…
— Да, конечно.
— Думаю, около двух лет.
Хартсон посмотрел, как на ребенка:
— Я имел в виду другое. Сколько необходимо денег?
Яся махала рукой; на ее зов, будто ведомые завихрениями воздуха, плелись арестованные знатоки. Двигались за Рёшиком, как и тогда, когда он вел в Столицу. Теперь шли за бессильным лидером по привычке, как большинство следует за негодяем ради эфемерной стабильности. Следующий негодяй обязательно будет хуже.
— Не бойтесь! — закричала Яся, когда Рёшик сотоварищи подошли ближе. — Верховного Руководителя больше нет!
Люди в форме наблюдали за происходящим без интереса. Несколько минут назад из Столицы получили приказ отпустить задержанных знатоков. Никаких бумаг и решений суда — под честное слово исполняющего обязанности министра. Не дело подчиненных разбираться в подробностях. Так варта работала всегда, и никакая смена правительства не разорвет круговую поруку. Тише сидишь — выше сидишь.
Новость о суперсиле просочилась через агентства. Дежурящие возле института репортеры перестали ждать милости от местных телевизионщиков.
Рёшик приблизился к оцеплению. Операторы рванули к оградительной ленте, никто их не держал. Пользун оказался в тесном кругу, ощетинившемся микрофонами. Сыпались вопросы на разных языках. Операторы дрались за место, с которого лицо видно три четверти лица. Один в матерной форме выразил сожаление, что сел аккумулятор. Журналисты поставили ньюзмейкера на крышу вартовой машины. Водитель возражал, но находился слишком далеко, чтобы помешать. Кто-то сунул в руку планшет — негоже лидеру говорить без неизменного атрибута. А может, спонтанный продакт-плейсмент. Рёшик взял планшет и разблокировал движением пальца.