Появилась первая вычислительная модель возбуждения зеркальных нейронов.
Все это случилось после приезда Огнена и Бронского в Англию. А до того, в далеком Харитонове, они сидели в камере предварительного заключения, потому что новую власть интересовали чисто практические выводы из неподтвержденной теории. Слово (точнее — мысль) заставило работать отключенный ускоритель, более того — восстановило слой, который делает возможным управляемый термоядерный процесс. Значит, оно умеет поставлять энергию. А энергия очень нужна стране, не богатой углеводородами. Огнен и Бронский подтвердили такую вероятность с оговоркой, что энергетическим потенциалом обладает как знание, так и глупость.
Президентские и парламентские выборы провели одновременно — спустя четыре месяца после «харитоновской резни». Партия «Верная Мысль» получила подавляющее большинство, ее лидер Степан Розуменко стал главой государства.
Сначала новый парламент принял закон о знаниях. Он обозначал интеллектуальный багаж гражданина как объект права. В уголовный кодекс внесли статью об ответственности за применение знаний в преступных целях. После доказательства теории Бронского-Огнена добавили меру наказания — высылка на производство энергии.
Первое поселение основали возле закрытой атомной станции. Энергоблок переоборудовали, вместо урановых стержней поставили уловители мысли, сделанные по образцу огненовского форсаунда. Заключенных на весь рабочий день собирали в помещении и закрывали. Начинались разговоры, от которых питался реактор. Если молчали, охранники стимулировали общение физической силой и системой наказаний и поощрений.
Открывал станцию сам президент Розуменко.
— Изначально слово «идиот» обозначало человека, который не интересуется политикой, — сказал он, и реактор заработал.
Именно в этом поселении оказалось большинство осужденных политиков и чиновников. Пока болтали впустую на свободе, им нравилось. Когда болтовня превратилась в работу, жизнь стала каторгой. По прогнозам, введение в строй подобных генераторов обеспечит энергетическую независимость в течение пяти лет. В том, что с обеспечением количества заключенных справятся, не сомневались.
По дороге из ИНЯДа Несусвет приказал остановить машину и пригласил Гошу присесть на заднее сидение.
— Мне нужно в Столицу, — проговорил он доверительным тоном. — Смерть Верховного — это плохо. С другой стороны, открываются виды на его место. Надо подсуетиться. Остаешься вместо меня. Держи телефон — ключи от кабинета и резиденции у тебя есть.
Смык машинально кивнул.
— Сиди в Харитонове, жди сигнала. Если что-то заварится, дави ментами.
В животе у Карпа Наумовича кольнуло.
Гоша слушал и удивлялся, как преобразили местного царька столичные события. Аппетит разыгрался не на шутку — раньше кусочка пирога хватало, сейчас весь подавай. Карп свалит в Столицу, Смык его заменит, а там два варианта, и оба Гоше на руку: либо шефа прибьют свои, либо чужие.
При Гоше Несусвет сделал пару звонков с распоряжениями и вручил телефон Смыку, который спрятал символ власти в карман брюк. Костюм, между прочим, сменить не мешает — обтерся.
Миновал приемную, зашел в тяжело открывающиеся двери и осмотрел владения. Пока закипал чайник, улегся на диван и закрыл глаза, планируя завтрашний день. Чайник выключился сам, боясь тревожить хозяина.
Утром разбудил телефонный звонок с несусветовского аппарата. Гоша потянулся и взял трубку, не вставая.
— Салам, Несусвет.
— Салам, — повторил Гоша.
— Эй, это кто?
— Смык.
— Какой еще смык-брык? Карпа давай!
— Он уехал в Столицу. Телефон оставил.
На той стороне замолчали.
— Раз он тебе телефон оставил, значит, ты и отвечать будешь.
— Я и отвечаю.
— Нет, брат, еще не отвечаешь. Контрактов — йок, нефть упала в два раза. Так дела не делаются, Чмык, вот за что отвечать надо.
— Но я не знаю ни о каких…
— А кто знает? Карпа нет, денег нет, ты — единственный.
Не дослушав, Смык нажал отбой и вскочил с дивана. Выглянул в окно — с прохладного утра начинался чудесный летний день. Для всех, кроме Гоши.
Перед входом дежурный спорил с тремя громилами в штатском. Не пускал, оправдывался, вспоминал каких-то скоморохов. В конце концов, гость что-то сказал, и вартовой скрутился на асфальте. Штатские вошли в дверь.