Через пару минут Пугало и Марти разошлись по полной. Досталось наглым шотландцам, всему Кабинету министров, продажным полицейским и журналистам. Крейг отдельно прошелся по футбольным судьям, а Косой послал весь футбол к матери, утверждая, что от регби проблем куда меньше.
— Вонючие jimmies!
— Screwed черти!
— Да ты смотри, Крейг, этот arsehole, — Марти показал на аспиранта, — похож на француза.
Юноша дернулся и вжал голову в плечи. Он и вправду походил на лягушатника — темноволосый и кучерявый, с горбинкой на носу.
— А как тебе эта крыса, которая мнит себя первой леди графства? — Пугало подмигнул финансистке. — Сидит, небось, целыми днями в кабинете на Сити Роад и получает в месяц, как я за пять лет. Калоша!
Оба рассмеялись: гнусно, как умеют портовые шлюхи и ведущие юмористических шоу.
Если бы не косметика, на даме не осталось бы лица.
Пришлось сменить фоновую тему на шум детской площадки. Женщине будет легче воспринимать, а мужчины потерпят, если что.
Сержант сидел в наушниках и читал газету, поглядывая исподлобья.
Председатель комиссии молча смотрел то на ораторов, то на коллег.
Вдруг Крейг и Марти взяли паузу, а потом выпалили в две глотки:
— Какого хрена уставились?! Pridurki!
Прыщавый полез за наушниками, не дотянулся и сделал кувырок через спинку стула. Финансовая дама схватилась одной рукой за горло, другой — за сердце. Тут же обеими руками ухватила полы юбки. Потом закричала, прикрыв уши ладонями.
Форсаунд остановился на десятке — шкала закончилась.
Я убрал общий уровень в ноль. В лаборатории стало тихо, как на душе у порядочного налогоплательщика. Внутри пронеслась мысль о полном успехе — члены комиссии испытали словесное воздействие на себе. И это мои парни еще не добрались до евреев, вот где боевые показатели действительно зашкаливают.
Только я собрался произнести заключительную речь, как поднялся старик. Он одернул пиджак, откашлялся и сказал так, будто я стоял на расстоянии километра от него:
— Я прошу прощения, а можно повторить? У меня, знаете ли, слуховой аппарат, контакты отходят.
Он снова почесал себя за ухом, и я заметил, как оттуда за воротник пиджака вьется тонкий шнур.
— Что именно повторить? — спросил я.
— Все с начала.
Крейг и Марти переглянулись. Они больше не выглядели самоуверенными бойцами, способными сражать острым словом. Сержант крякнул и с раздражением зашуршал газетой. Двое из комиссии замотали головами.
Я коротко поклонился.
— Не могу отказать высокой комиссии, поскольку заинтересован в положительном отзыве. Но предупреждаю — доза отрицательной информации сверх нормы вредна.
— Прошу прощения, — прокряхтел старик, — но я настаиваю.
Дама и юноша потупили взгляды, а я был уверен в успехе. И парням лишнее время на свободе, пусть под присмотром, в радость.
Я опять вышел на авансцену, коротко сказал о сути проекта и дал знак Крейгу и Марти.
Они пошли на второй круг. Теперь — смелее, с логическими паузами и смысловыми ударениями. Один бог знает, как долго я с ними бился над техникой боевого слова. Результат мне нравился больше с каждой минутой. Но когда я посмотрел на комиссию, меня прошиб пот.
Финансистка и аспирант сидели спокойно, прислушиваясь к собственным ощущениям. Не дождавшись прежней боли, застрочили в блокнотах, на лицах появились улыбки.
Старик тоже сидел без напряжения и слушал с интересом, будто ему рассказывали занимательную байку, которую следует запомнить и пересказать друзьям по клубу.
После синхронного вопля: «Какого хрена уставились?!», комиссия подождала с полминуты. Программа эксперимента закончилась, по моим расчетам, такого количества фраз достаточно, чтобы понять суть изобретения.
Форсаунд показал стабильную «девятку», в тишине стрелка сполза до «тройки», потом упала до ноля.
Я сдвинул вниз ползунки на пульте.
Комиссия встала.
— Pridurki — это по-русски? — спросил старик. — Нам нужна комната для обсуждения. И, если можно, чай…
…Они совещались три часа. Вызывали Крейга и Мартина по одному и вместе, просили показать теоретические расчеты с результатами исследований. Я ломал голову над тем, почему эксперимент провалился. Мысль, которая засела в голову после нулевой реакции на повторное словоизвержение, ползла, как метастаза.
И до меня дошло.
Господи, как я не догадался раньше?! Ведь меня тоже не брала ругань подопытных, и я списывал это на привыкание. В нем как раз и дело! Какой идиот! Завтра в газетах появятся заголовки, вроде «Британские ученые не смогли доказать, что словом можно ранить». «И потратили на это сотни тысяч фунтов», — добавят про себя налогоплательщики.